– Да уж, – сказал подполковник.
На языке у него вертелось множество фраз, куда более содержательных, чем эта классическая реплика незабвенного Кисы Воробьянинова, но он крепился: главные слова должен был сказать его превосходительство – как по старшинству, так и в интересах дела.
– Но это опять лирика, – сказал Тульчин. – Ты меня одергивай, что ли, а то мы так до утра не закончим… Так вот, на днях этот шатен в темных очках все-таки прокололся. И теперь я понимаю, почему он действует так дерзко. Там, в заповеднике, он остановил и расстрелял трех курьеров Хвоста. Курьеров расстрелял, а метадон, который они везли с украинской стороны, взорвал и сжег вместе с машиной.
– Да как?! – не поверил своим ушам Федосеев. – Кто он, скажите на милость – Бэтмен, Зорро, Супермен? Легко сказать: остановил курьеров Хвоста! Вопрос: как? Это ведь не телегу с дровами остановить. Да еще в зоне!
– Остановить машину несложно, – сказал генерал. – Особенно в зоне, где плотность населения ноль целых хрен десятых на квадратный километр. Бревно на проезжей части, поставленная поперек дороги машина… Да мало ли способов!
– А потом? – с недоверчивым интересом спросил подполковник.
– А потом он включил Супермена, – с невеселой улыбкой сообщил генерал. – Просто предъявил служебное удостоверение, чуток пригрузил и, пока ребята думали, что им теперь со всем этим делать, вынул «Стечкина» и перещелкал всех, как целлулоидных утят в тире.
– Прошу прощения, товарищ генерал, – сказал подполковник Федосеев, – но это опять литература. С уклоном в фантастический детектив.
– Как бы не так, – возразил Андрей Константинович. – Рад бы с тобой согласиться, но это, увы, суровая правда жизни. Если и литература, то сугубо документальная. Видишь ли, один из убитых успел перед смертью нацарапать пару слов…
– Не литература, – не сдержавшись, иронически молвил подполковник. – О, нет! Написано, я полагаю, кровью?
– Шариковой ручкой, – уточнил Андрей Константинович. Повернувшись к приставному столику, он легонько толкнул мышь, разбудив мирно дремавший компьютер, пощелкал кнопками и развернул монитор к Федосееву. – Вот, полюбуйся.
На мониторе красовалась фотография запятнанной чем-то бурым бумажки. Из-за слишком большого увеличения сделанное слабенькой камерой изображение шло цветными квадратиками, но Федосеев сумел разглядеть, что бумажка представляет собой спецпропуск на право проезда по территории радиационного заповедника, выданный на имя Павла Андреевича Фомина. Прямо поперек текста с вписанными от руки личными данными владельца пропуска было вкривь и вкось нацарапано несколько слов – нацарапано действительно шариковой ручкой, хотя и крови, судя по бурым пятнам, бумажка тоже впитала предостаточно.
– Кто это нашел? – прочтя написанное, спросил Федосеев.
– Струп, – коротко ответил генерал.
– Струп, как я понимаю, вне подозрений, – с полувопросительной интонацией произнес Игорь Степанович.
Генерал сердито сверкнул на него зеленоватыми – из-за абажура – стеклами очков.
– Под подозрением находятся все, – сказал он, – ты, я, уборщица Алевтина Георгиевна – все, кто еще не перестал дышать. Работа у нас такая – подозревать всех и каждого. Но это же не английский детектив а-ля Агата Кристи или Уилки Коллинз. Это, будь она неладна, наша российская действительность! Зачем, скажи на милость, ему, всего-то навсего майору, эти фортели с завитушками?
– Деньги, – спокойно предположил Федосеев. – Или шантаж, или любая другая из сотен причин, в силу которых люди становятся двойными агентами. А завитушки – для пущей непонятности. Чтобы вы, товарищ генерал, прикинув, что к чему, спросили: ну, и зачем ему, майоришке занюханному, эти сложности? Да у него на них ума не хватит!
– Сам себе противоречишь, – помолчав, сказал Тульчин. – Сам версию выдвинул, и сам же пытаешься ее развалить. На Бурсакова зачем-то стрелки переводишь…
– Просто не хочу, чтобы в тылу оставались белые пятна, – сказал подполковник. – Если вы доверяете Бурсакову, это просто превосходно. Потому что, что бы я ни говорил, мое мнение остается прежним: то, что творится в заповеднике, а теперь еще и здесь, в Москве, есть не что иное, как попытка замести следы. Кто-то почуял запах жареного, понял, что мы слишком близко к нему подобрались, и начал методично обрезать все ниточки. Струп уже, фактически, находится в вакууме, ему просто не за кем следить, и его дальнейшее пребывание в заповеднике чем дальше, тем больше лишается смысла. Хвост был у нас в плотной разработке, и где он теперь? Мы искали Бурого в приграничных областях Украины, а он лежит в московском морге с биркой на большом пальце правой ноги, и толку нам теперь от него никакого… И вовсе я ничего не разваливаю, – добавил он с вызовом. – Если Струп – двойной агент, это никоим образом не противоречит моей версии. Организаторы не стреляют, а исполнителем может быть кто угодно – вы, я, Струп или уборщица Алевтина Георгиевна.
– Ну-ну, – сказал Андрей Константинович.
– Виноват, – спохватился Федосеев, – увлекся. Вас, конечно, следует исключить из списка возможных исполнителей, вам больше подойдет роль организатора. Если я угадал, жить мне осталось недолго. Но вы сами сказали: под подозрением находятся все.
– И, если с тобой что-нибудь случится, доказательства моей вины лягут на стол директора ФСБ, – иронически подсказал Тульчин. – Или самого президента. Опять литература, пропади она пропадом!
– Так точно, – сказал подполковник. – А если говорить по существу, у нас с вами теперь осталось всего два варианта – причем оба, заметьте, в рамках моей версии. Либо Струп – предатель, и история с предсмертной запиской наспех состряпана им на сапоге убитого наркокурьера с целью запудрить нам мозги, либо эта записка – невероятная удача, какая случается раз в сто лет. То ничего не было, а то – на тебе! – имя, фамилия, отчество и воинское звание главного подозреваемого!
Генерал помедлил с ответной репликой, вертя в пальцах незажженную сигарету.
– Как тебе работается в моем отделе, Игорь Степанович? – спросил он вдруг. – Не обижают тебя мои ребята?
– Честно? – уточнил Федосеев.
– Если умеешь, – неожиданно жестко произнес Тульчин.
– Обучен, – заверил его подполковник. – В числе прочих дисциплин. Что до обид, товарищ генерал-майор, так вы меня обидели – прямо сейчас, только что, и очень крепко. Сколько можно, в самом-то деле? Я работаю у вас почти целый год, а вы то про свежий глаз, то не обижают ли… Как будто мне пять лет, и вы меня посадили в чужую песочницу! Как будто мы существуем по отдельности: вот я, а вот – ваши ребята…
– Ну-ну, – повторил генерал. – Считай, что я прослезился. И хватит уже на сегодня изящной словесности! Если сам не понимаешь, я объясню. Вопрос-то не праздный, Игорь Степанович. Версия твоя представляется мне весьма и весьма перспективной. Ты ее выдвинул, тебе и разрабатывать. Ежели она верна – а она, чует мое сердце, таки верна, – в нашем отделе, прямо вот тут, – он постучал каменным указательным пальцем по столу, заставив бюст Дзержинского мелко завибрировать, – сидит крот, который сливает противнику стратегически важную информацию и выставляет нас, чекистов, кучкой клинических дебилов. И мне бы очень не хотелось, чтобы твои личные пристрастия или, наоборот… эээ…