Так никем и не замеченный, он покинул чердак. Сбегая вниз по лестнице мимо слепо таращащихся стеклянными бельмами глазков дверей квартир, он придирчиво анализировал свои ощущения: как-никак, покойный москаль стал первой жертвой будущего знаменитого киллера. Ощущения были самые обыкновенные, настроение приподнятое; оказалось, что убить человека для Богдана Круля не сложнее, чем отрубить голову курице. Ничего другого он, собственно, от себя и не ожидал; блестящая карьера, таким образом, была обеспечена.
Продолжая чувствовать себя героем боевика, он выскользнул из подъезда и, оглядевшись, наискосок, дворами, вышел на проспект Шевченко. У дома с бронзовой мемориальной доской, увековечившей память разведчиков-пластунов УПА, как и было условлено, его поджидал белый грузовой «фольксваген-транспортер». Подойдя, Богдан постучал в заднюю дверь условным стуком: тук, тук, тук-тук-тук! Дверь сразу же открылась, и Круль молодцевато, пружинисто запрыгнул в железный кузов микроавтобуса.
– Ну, как? – с лязгом захлопнув дверь, спросил лысоватый долговязый Лесь.
– Порядок, – уведомил его Богдан.
– Точно?
– Точнее не бывает.
– Ну, гляди. Поехали, братан!
– С почином, – обернувшись, сказал из водительского кресла Виталик и запустил двигатель.
Вежливый, как все жители западной Украины, Богдан хотел поблагодарить, но не успел: долговязый Лесь неожиданно приставил к его затылку ствол пистолета и нажал на спусковой крючок. Микроавтобус тронулся, увлекаемое инерцией мертвое тело ударилось о заднюю дверь и с глухим шумом рухнуло на прикрытый резиновым ковриком жестяной пол. Оттащив к центру кузова, Лесь забросал его грязной ветошью и пустыми картонными коробками, после чего, протиснувшись между спинками сидений, уселся рядом с Виталиком.
Примерно через полчаса, когда Лесь и Виталик уже забрасывали остывающий труп сухими ветками и травой в неглубоком овражке километрах в двадцати от городской черты Львова, в кабинете генерального директора одной из крупных коммерческих фирм Донецка раздался телефонный звонок. Хозяин кабинета, грузноватый мужчина средних лет с широким незагорелым лицом, ответил на вызов.
– Иван Захарович? – послышался в трубке мужской голос, говоривший с акцентом, характерным для обитателей западных областей Украины. – Це Мыкола Львивський. Позналы чи ни?
– Узнал, – хамоватым тоном истинного дончанина буркнул Иван Захарович. – Ну, что там у тебя? Говори быстрее, я занят.
– Москаль ваш в минусе, снайпер теж, – сообщил Микола Львовский.
– Этот москаль такой же мой, как и твой, – заявил Иван Захарович. – Я его сроду в глаза не видел. Но это точно?
– А як же ж!
– Добре, – сказал Иван Захарович, – с меня причитается.
Повесив трубку, он вынул из кармана мобильный телефон и стал звонить в Москву: нужно было сообщить партнерам, что их заказ выполнен.
* * *
Глеб Сиверов лежал на ковре между стеной и придвинутым к столу креслом, слушая, как тикают, утекая в небытие, секунды его жизни. Ковер, при первичном осмотре показавшийся довольно новым и пушистым, на поверку оказался основательно затоптанным, вытертым и пропыленным. В нескольких сантиметрах от лица Глеба среди длинных синтетических ворсинок темнел какой-то неприятного вида комок. Поразмыслив, Сиверов пришел к выводу, что наблюдает старую жевательную резинку, несомненно, обласканную десятками грязных подошв и пережившую множество уборок. Глеб брезгливо поморщился: мало того, что ситуация неприятна сама по себе, так еще и эта гадость…
Винить в случившемся, увы, было некого, кроме себя самого. Эту поездку затеял Глеб; более того, он на ней настоял, так что нести всю полноту ответственности за последствия ему предстояло в одиночку.
Началось, как водится, с сущего пустяка. Как-то раз, нарезая на кухне овощи для салата под бормотание работающего телевизора (показывали «Д'Артаньян и три мушкетера»; Глеб включил эту программу собственноручно, отыскав в ворохе наполненных истеричными воплями, изрекаемыми тоном оракула благоглупостями и тупыми остротами ток-шоу – так что и тут, как ни крути, был виноват только он один), Ирина вскользь заметила, что Львов, где снимался этот фильм, должно быть, очень красивый город. Глеб в ответ объявил, что архитектору, как и любому другому служителю муз, надлежит досконально знать классику – дабы, во-первых, не изобретать велосипед, а во-вторых, не делать это хуже того, кто запатентовал данное изобретение еще на заре эпохи угля и пара. Львов, сказал он, не просто красив – он красив сногсшибательно, до слез (разумеется, женских, и желательно, чтобы женщина при этом по совместительству была еще и профессиональным архитектором – тогда слезы, можно сказать, гарантированы). Эх, ты, тундра, сказал он со снисходительной жалостью, – а еще архитектор! Львов – это тебе не Москва. Знаешь, на что похож Львов? На один из старых районов Праги сразу после уличных боев. Небольших, добавил он поспешно, – локальных, сугубо местного значения, без артиллерии, бомбардировок с воздуха и прочих современных ужасов…
Ирина ответила на это, что архитектурные изыски времен Австро-Венгерской империи досконально изучены ею еще в институте. Так что насчет велосипеда, каменного топора и пресловутой «фигуры цапф большого пассажного инструмента» ее драгоценный супруг может не беспокоиться – все перечисленные и еще многие другие изобретения надежно гарантированы от посягательств на плагиат с ее, Ирины Быстрицкой, стороны. Судя по участившемуся постукиванию ножа о разделочную доску, она была слегка задета.
«Дело не в изысках, а в их количестве, – подлил масла в огонь Сиверов. – Когда идешь и не знаешь, куда смотреть – то ли по сторонам и вверх, то ли под ноги, чтобы не навернуться в какую-нибудь канаву… Улицы-то узкие, тротуары шириной с носовой платок, всюду ямы – украинские коммунальщики еще похлеще российских, – а кругом – красотища! Двух одинаковых домов днем с огнем не найдешь, и все это – на километры…»
«И ты это видел?» – с вызовом спросила Ирина. «Своими собственными глазами», – подтвердил Глеб, не став уточнять, когда именно и при каких обстоятельствах состоялся его исторический визит в столицу Закарпатья. Было это в разгар Первой Чеченской, когда Федор Филиппович в свойственной ему ворчливой манере поведал Глебу об активно работающей на Западной Украине школе снайперов, каковые буквально не давали житья нашим ребятам как на передовой, так и в тылу. Глеб, которому не оставалось ничего другого, выразил горячее желание отправиться во Львов и на месте ознакомиться с опытом работы упомянутого учебного заведения.
Ввиду господствовавших в ту пору на территории «незалежной и самостийной» тенденций, которые были особенно сильны в ее западных регионах, отыскать школу оказалось нетрудно – строго говоря, ее никто особенно и не прятал. Вычислить настоящих руководителей оказалось чуточку сложнее. Но Глеб справился, после чего конвейер по выпуску профессиональных охотников за головами русских солдат прекратил работу на неопределенное время (и, если возобновил, то уже далеко не в прежних масштабах и без былого качества подготовки, ибо агент по кличке Слепой не обошел своим вниманием и наиболее опытных инструкторов). Из той поездки Сиверов привез массу впечатлений, приличную сумму в твердой валюте, шрам от ножевого ранения под правой лопаткой и синяк под левым глазом – глупую, унизительную отметину, полученную перед самым отъездом в банальной драке с толпой пьяных, националистически настроенных сопляков, услышавших русскую речь.