Внутри дворца тень да прохладца. В залах пруды устроены, в которых рыбы золотые плавают. Вместо диванов — ковры мягкие по полу расстелены, на коврах — подушки. Пред подушками подносы стоят с яствами.
Как лег Яков на те подушки, так нега его одолела.
Прикрыл глаза да, не заметив как, заснул.
И приснились ему ядреные русские девки в сарафанах с кокошниками, коих у него не одна, а сто, и все они к нему ластятся, ласковыми словами называют, и все-то они ему не полюбовницы, а жены законные!..
Такой сон — что век бы не просыпался!..
Да только пришлось!..
И все же непонятно, как могло быть, чтобы восемь здоровенных ящиков, ценой в миллиард, вдруг взяли да пропали! Чай не иголка!..
Как же это все было-то?..
Уж не так ли...
На стрелке звонко свистнул паровоз. Машинист, наполовину вывалившись в раскрытое окошко, глянул назад. Стрелочник дал отмашку. Машинист тут же занырнул обратно, задвинув стекло. Паровоз дрогнул, пустил струю пара в морозный воздух, прокрутил на обледеневших рельсах колеса. Попятился, сдал назад, к пакгаузу, толкая вперед себя единственный вагон.
— Стой!
Помощник машиниста выскочил из кабины, сбросил сцепку, побежал обратно в жар нагретой от топки паровозной будки. Мотаясь на стрелках, черный паровоз в клубах дыма побежал в депо к Николаевскому вокзалу.
Подле вагона столпились, переминаясь в снегу, солдаты комендантского взвода.
Кто-то, с баулами и чемоданами наперевес, лез через рельсы.
— Куды прешь?! А ну — стой! Человек с баулами удивленно замер.
— А ну — пшел отсель! Не вишь — груз воинский!..
Сбили засов, токнули в сторону дверь. Подошел комендант, глянул внутрь. В вагоне, поставленные рядком, стояли деревянные ящики.
— Храпцов!
— Я, ваше благородие! — подскочил солдат.
— Займешь пост. Никого сюда без меня не подпускать. Да смотри, сам внутрь не суйся. Понял ли?
— Так точно, ваше бродь! — рявкнул солдат. Комендант, глядя на ящики, лениво думал о том, что опять ему не повезло, что угораздило же под самый конец дежурства получить литерный груз.
— Коновалов!
— Я!
— Сбегай, глянь, там по дороге никто не едет?
Хотя и бежать уже не нужно было, и так отсюда слыхать, как гудят, чихают моторы и надетые на колеса цепи скребут лед дороги.
К пакгаузу подкатили грузовики.
На открытом сиденье сидели, закутавшись от ног до самых макушек в тулупы, нацепив на глаза огромные, в пол-лица, очки заледеневшие шоферы. В кузове первой машины сидели, нахохлившись, на корточках, прижимаясь друг к другу, солдаты.
— Вы, что ли, за литерным? — обрадованно спросил комендант.
— Так точно! — козырнул ему соскочивший с переднего сиденья розовощекий прапорщик, скидывая с головы башлык.
— Ну тогда забирайте.
— Слушай мою команду! — звонко крикнул прапорщик. — Прыгай в вагон и грузи ящики в авто! Да не зевай мне!
Солдаты посыпались на снег, запрыгнули в вагон, крича и ругаясь, потащили из него ящики. Трое толкали их вниз, четверо принимали и отволакивали к грузовикам, запихивая через откинутые задние борта внутрь.
Один.
Другой.
Третий...
Восьмой.
— Все?
— Все!
Комендант на всякий случай заглянул внутрь. Вагон был пуст.
Машины, натужно гудя и стреляя сизым выхлопом, разворачивались и выползали на дорогу.
Какой груз они приняли, откуда и куда его увозили, комендант не спрашивал. Не интересно было. Да и много тогда разных грузов было — про все не упомнить.
Грузовики, встав друг за дружкой, отъехали от пакгауза...
Все...
А более комендант и еще один найденный следователем солдат, что тоже присутствовал при разгрузке, ничего сообщить не могли.
Ни фамилии прапорщика, ни нижних чинов, ни что это были за грузовики, ни какие у них были номера... Ничего! Будто и не было тех машин, и шоферов, и конвоя!
И куда их повезли? В Кремль, где они канули, как в омуте?
Или куда-нибудь еще?
Да и довезли ли?
А может, и не было никаких украшений вовсе, а одни только пустые ящики? Ведь что в них было, и было ли вообще, никто доподлинно не знает! Может, кирпичи или камни? Может, драгоценности те ранее похитили, еще в Петербурге? А ну — ежели так!!!
И три восклицательных знака!
... А ну — ежели так!!!
«И три восклицательных знака!» — перечел он еще раз написанную на полях допроса чернильную пометку.
«Черт возьми, а этот Фирфанцев был въедливый парень!..» — похвалил про себя Мишель-Герхард фон Штольц того, из далекого прошлого, следователя.
Забавный документ.
Жаль, что никчемный.
К разгадке он его, увы, никак не приближает.
И Мишель-Герхард фон Штольц с легким сердцем сдал папку с бланком допроса и синими штемпелями архивного спецучета обратно в хранилище.
Как сдавал до того сотни других.
Где же найти зацепку?..
Все было в точности, как тогда, на Хитровке!
В глаза Мишелю глядел направленный на него револьвер. Будто зачарованный, смотрел он в маленькую черную дырочку, из которой сочился сизый дымок! Там, внутри, в латунном цилиндрике пряталась смерть. Его смерть.
Он увидел, как медленно-медленно стал проворачиваться барабан... А это значит, что стрелок жмет на спусковой крючок пальцем, отчего курок отходит назад и через мгновенье, сорвавшись, ударит жалом, наколов капсюль вставшего против него патрона, после чего прозвучит выстрел! Но это мгновение было для Мишеля равно целой вечности...
Надо бы упасть, как-то замедленно, тягуче подумал Мишель, не в силах стронуться с места. Так, наверное, чувствует себя мышь, заметившая перед собой удава.
Он уже знал, что последует дальше, он уже испытал это — из дула выскочит клубок пламени, и в лицо ему ударит будто пудовой кувалдой, опрокидывая навзничь... И все, и мгновенная темнота!.. И смерть!..
И верно, из дула полыхнуло огнем, и его будто ударило пудовой кувалдой. Но почему-то не в лицо, а в бок!..
Мишель со страшной силой отлетел в сторону и ударился головой о стену, отчего в глазах его потемнело.