Но Яков был непреклонен.
— Ежели вы теперь отказываетесь вернуть меня обратно, я буду вынужден сделать это сам! — заявил он.
Джафар-Сефи растерянно моргал глазами.
Хоть не знал он языка, да уж понял суть — понял, что тот русский желает вернуться назад в яму! Чем разрушить весь его политик! Ведь для того лишь он пленников в яме держал, не отпуская, не казня и умереть не давая, чтоб дар тот живой, как время придет, послу мздой, от коей отказаться невозможно, поднести!..
— Чего желает он? — тревожно спросил евнух.
— Сей господин просит, чтобы вместе с ним была отпущена персиянка, что ныне в яме пребывает, — не очень уверенно ответил посол.
— Нет-нет! — замотал головой Джафар-Сефи. — По законам персиянским она должна быть лишена жизни! Помиловать ее мог лишь только тот, кому она принадлежала, — сам шах.
— В таком случае пусть лишают жизни и меня! — упрямо заявил Яков. — Надеюсь, что в сей просьбе вы отказать мне уж не посмеете!
Князь Григорий Алексеевич беспомощно глядел по сторонам.
— А может, коли дело такое, дать им за нее чего? — предложил купеческий выход Никола. — Али посулить только? Чай без костей язык-то, и оттого не отсохнет! А там али визирь, али ишак помрет, али оба, и тем дело развяжется! Чего им с той девки — небось за бесценок совсем отдадут!
Посол грозно глянул на купца.
Да к Джафар-Сефи обернулся, руками разводя.
— Коли так, коли не согласен он один из ямы выходить, тут уж я ничего поделать не могу! Да! Раз на то воля его — то так тому и быть!
Впрочем, я непременно доведу до государыни-императрицы Елизаветы Петровны ваше желание услужить ей.
Услышав такое, Джафар-Сефи побледнел, ибо понимал, что обещанный подарок — это не подарок вовсе, и что одно дело сулить алмаз, и совсем иное, когда тот взят!
И уж дело не в пленниках вовсе, а в нем самом!
И уж на пороге самом, как выходил Яков вон, поймал его евнух, сказав:
— Помиловать изменницу не во власти моей, но коли бы вы могли ее тайно в Россию переправить, я взялся бы со стражей уговориться!
Перевел посол, что евнух сказал. Обрадовался Яков безмерно.
— Скажите ему, Григорий Алексеевич, что коли он сделает, что обещал, стану я вечным его должником! — горячо попросил он князя.
Тот, конечно, точно так не перевел, дабы не множить в Персии русских должников. Но сказал:
— Яков Карлович сердечно вас благодарит за сию неоценимую услугу...
И так все и устроилось!
Украшения, что на Дуняше были, все страже достались, лишь колье одно да кольцо, что шах ей подарил, она не отдала, при себе оставив.
Вытащила стража Дуняшу из-под железной крышки да Якову с рук на руки передала. Подхватил он ее и понес к коляске, где князь Григорий Алексеевич его с нетерпением поджидал. Сама-то Дуня уж на ногах не держалась.
А как нес он ее, чувствовал, что сейчас разрыдается, так легка была ноша его!
Ведь чуть совсем не уморили ее нехристи!
В посольстве пленницу отмыли да в европейские одежды нарядили, кои она носить не умела. Так Дуня при посольстве русском и осталась. Посол Григорий Алексеевич с ней приветлив был, хоть часто на божницы поглядывал да крестился махом, как отворачивалась она.
В Персии к тому времени уж смута зачиналась, отчего подданные русские в Россию спешили, товары и скарб свой увозя. Но только многие возы в дороге разоряли, купцов до смерти убивая.
Стали тогда собирать караван великий, в коем часть возов от посольства была. К ним караул приставили при фузеях и саблях, дабы почту тайную сберегать. Командовать ими Якова Фирлефанцева отрядили. А боле — некому было!
— Вы, Яков Карлович, токмо, Христом богом, на рожон не лезьте, — просил его князь Григорий Алексеевич — Ныне в Персии неспокойно, шайки разбойничьи повсюду шныряют да стража, коя никому уж не подчиняется. Вы, сударь, поосторожней, а то другой-то раз я вас уж не выручу!..
Наконец собрались в дорогу.
Возы посольские в самой середке шли. На трех — бумаги дипломатические ехали, на тридцати — подарки, государыне-императрице назначенные. Были они в коробах великих, на арбы составлены, да все под крышки самые забиты. Лишь в одном, средь отрезов парчовых и платьев атласных, Дуняша от глаз чужих хоронилась.
А чтоб не задохнулась она, в коробе том дырки проверчены были.
Ехали медленно, да все более днями, хоть солнце нещадно пекло.
Как на ночь вставали, Яков, караульных в стороны разослав, коробку торопясь вскрывал, Дуняшу проверяя — жива ли она аль угорела от духоты?
Тяжко ехать в коробке той: жарко в ней так, что спасу нет, да не повернуться, не вздохнуть свободно... Да только в яме земляной во сто крат хуже было!..
Два раза на караван злодеи нападали, да Яков отпор им давал, беря в штыки и из фузей залпами паля. И хоть не был он военным, да оказался шибко боевым, ибо оберегал груз бесценный!
Лишь когда границу пересекали, чуть не случилось большой беды! Как стала стража пограничная возы проверять, товары вороша, Яков скомандовал фузеи зарядить, что солдаты, хоть не поняв к чему то, исполнили.
Как стража до возов посольских добралась — остановилась.
Яков им дорогу перегородил, крикнув по-персиянски фразу выученную:
— Сей груз принадлежит государыне-императрице русской Елизавете Петровне и потому досмотрам подлежать не может!
Но только стражников окрик его не испугал — видно, ожидали они с тех возов получить поживу богатую.
И как приблизились они на десять шагов, Яков скомандовал караулу:
— Стройся, братцы!
Да приказал:
— Фузеи к стрельбе готовь! Да коли махну я, али убьют меня — пали в басурман, а после в приклады и штыки их бери! Да не робей уж!..
И хоть были то команды не артикульные, солдаты их исполнили, в ряд став и фузеи к плечам вскинув. Сам Яков первым вперед шагнул, два пистолета пред собой выставив, готовый хоть теперь стрелять!
Замешкались стражники, меж собой переглядываясь. Ибо лицо Якова выражало совершенное отчаяние и готовность немедля умереть.
Купцы, те, что ближе были, видя такое дело, с испуга на животы легли да под возы полезли, дабы от пуль шальных уберечься.
Ну а солдатам — тем прятаться артикулы не позволяют! Прикажут им — «Пали!», станут стрелять, живота своего не щадя, или под шпицрутены пойдут, а после голову на плаху за ослушание положат!
Так уж лучше от нехристей, чем от своих, от русских, смерть принимать!
Молодцы солдатики, не сробели пред басурманами!.. Видит стража персиянская, что коли скомандует сейчас офицер залп — так солдаты все исполнят, и половина из них тут поляжет! И хоть порубают они после караул, мертвые от того не восстанут.