— Да. А когда можно будет...
— Заказ будет готов вечером. Часам к шести. Вот ваша квитанция.
— Извините, а вы тоже справки имеете? Все? — не удержался, спросил Иван Иванович.
— Какие справки?
— Ну, что вы не отвечаете за свои действия. На случай милиции.
— Какой милиции?
— Которая может прийти. И поинтересоваться...
— Ну что вы, к нам никто не придет. Мы с милицией дружим, — улыбнулась приемщица. И показала на стену.
На стене, на специальном стенде были выставлены портреты милиционеров. Коллективные портреты личного состава районного отделения милиции. И отдельно, в парадной форме, руководства.
— Милиционеры фотографироваться любят. Очень. Так что у нас все в порядке...
Иван Иванович вышел из ателье. Уже совершенно убежденный, что в этой стране в ныне существующее время паспорта и прочие удостоверения являются обыкновенным товаром и продаются, как колбаса, хоть даже на вес. Были бы деньги...
— Ну что? — спросил приемщицу вышедший на свет Божий фотограф. — Похож? Мне показалось что похож.
Приемщица вытащила из ящика стола фотографию. Из личного дела Иванова Ивана Ивановича. Ту, что использовала в своих ориентировках милиция.
— Похож. Просто одно лицо. И глаза, и рот, и уши...
— Думаешь, он?
— Наверное. Скорее всего он. Ну даже если не он, все равно надо звонить. А то нам с тобой... Фотограф взялся за телефон.
— Але. Гриша? Это я. Ты просил перезвонить! По той фотографии. Которую оставил, чтобы, если что, узнать. Так вот передай, что клиент приходил. Похожий на него клиент. Очень похожий. Ну говорю же тебе... Да. Сфотографировал. Да. Можно будет сравнить. Велели, чтобы приходил вечером. К шести. Да, буду ждать твоего звонка...
— Сева? Это я. Мне звонили с Профсоюзной. Там, кажется, нарисовался разыскиваемый человечек. Да. Заказал два паспорта. Простой и заграничный. Фотограф говорит, что очень похож. Что просто одно лицо. Передай Папе, что это я первый сказал. И еще передай, что, как только нарисуется кто-нибудь еще, я сразу... Что для Папы я любого нужного ему человечка из-под земли добуду... Передашь? А я тебе по гроб жизни...
— Папа, ты был прав. Ты был прав, как всегда. Он пришел за документами.
— Кто пришел?
— Разыскиваемый нами тип. Тот, который с Агрономической. Он пришел и заказал две ксивы. Одну нашу, Другую — которая чтобы линять за кордон. Он платит не торгуясь. У него есть бабки. Папа.
— Значит, сам пришел...
— Что с ним делать, Папа?
— Ничего не делать. Приставить пару смышленых глаз. Пусть посмотрят за ним. Узнают, куда ходит, с кем встречается. Пусть только посмотрят, я сказал! И ничего больше! За больше я с тебя шкуру сдеру!
— Я понял, Папа. Пусть только посмотрят.
— Все, иди. И передай, что если они его на этот раз упустят...
Распоряжение Папы пошло в низы.
— Сева? Это я. Я хочу тебе объяснить за клиента. А ты должен объяснить за клиента своим «шестеркам». Его надо придержать часов до восьми. Обязательно до восьми. Потому что раньше я не успею. А в восемь отпустить на все четыре стороны. Так Папа сказал...
В шесть часов вечера, когда Иванов Иван Иванович пришел за заказом, его сильно разочаровали.
— Извините, но ваш заказ не готов.
— Почему не готов?
— Маленькая техническая неприятность. Лаборант перепутал проявитель с фиксажем. Нужно делать новые фотографии. За наш счет, конечно.
— И когда...
— Всего лишь через два часа. Через два часа все будет готово. А вы пока можете подождать вон в той комнате. Там вам кофе приготовлен и журналы, чтобы не скучали.
В соседней комнате на столе лежали несколько раскрытых коробок конфет, нарезанная ломтиками ветчина, три сорта колбасы и стоял кофейник. На другом столике была разложена гора литературы на любой вкус — от газеты «Правда» до «Плейбоя». Чуть поодаль стоял телевизор с подключенным к а нему видеомагнитофоном и горой видеокассет. Тоже на любой вкус. Было сделано все. Лишь бы клиент не уходил. Лишь бы клиент задержался на пару часиков. До восьми ноль-ноль.
— Вы уж нас извините, — подобострастно улыбалась приемщица. — Вы уж не откажитесь под ждать. А то нас начальство... по тридцать третьей.
— Неужели так строго?
— Очень строго. Не приведи Господь! В восемь часов фотограф вынес заказ. Два совершенно неотличимых от настоящих паспорта. Даже специально, чтобы не вызывать подозрений своей типографской новизной, слегка потрепанных паспорта.
— Вот, пожалуйста. Отечественный. Заграничный. Все как просили — фамилия, год рождения, прописка, дополнительные сведения. И не забудьте расписаться здесь и здесь.
Иван Иванович пролистал страницы, посмотрел на свой глядящий навстречу ему фотопортрет, поставил росписи.
— Замечаний нет?
— Нет. Конечно, нет.
— Тогда, если вы удовлетворены нашей работой, произведем расчет.
Иван Иванович Иванов, по вновь полученным паспортам Ивановский, вытащил из кармана доллары.
— — Если я валютой, ничего?
— Ничего. Нам главное, чтобы клиенту удобно было...
Из ателье Иван Иванович вышел новым человеком. В прямом и переносном смысле новым. В прямом потому что получил новую фамилию и новую прописку. В переносном — потому что мог уже не бояться встречных милиционеров. И мог по первому их требованию предъявлять паспорт. И еще один паспорт, если первого будет недостаточно. И удостоверение подполковника федеральной службы безопасности, если первого и второго паспорта будет мало.
Теперь Иван Иванович шел с высоко поднятой головой, не вздрагивая и не оглядываясь на каждый подозрительный окрик. И вообще не оглядываясь...
И потому не увидел три отделившиеся от подворотни при его выходе из ателье фигуры. Впрочем, даже если бы он и оглядывался, он все равно ничего подозрительного не заметил бы. Потому что фигуры были достаточно опытны в такого рода делах. А главное, имели очень серьезный стимул оставаться незамеченными, видя все. Этим стимулом было не поощрение. Этим стимулом было наказание. Одно-единственное, которое признавал и которое широко использовал на практике Папа. Наказание смертью...
Результаты работ докладывал один из замов по оперативной работе. Скучно докладывал. Как работал, так и докладывал. Конкретно этот зам ни на что другое, кроме докладов, был не способен, потому что всю жизнь был сугубо кабинетным работником, который в засады не ходил, допросы не проводил, в погонях не участвовал, а лишь осуществлял общее руководство. Это когда хорошо рассказываешь о том, что еще лучше сделали другие.