— Ах! — сказали все.
Теперь должна была последовать ответная серия по корпусу. Непременно должна была. Но не последовала.
— Всем стоять! — громко скомандовал Сан Саныч, и привыкшие повиноваться приказному тону бандиты замерли, так и не опустив своих поднятых кулаков. — Прежде чем начинать свалку, подумайте о последствиях. Подумайте о том, как к подобному самоуправству отнесется ваше начальство. Я же не просто так сюда пришел.
— А зачем? — спросил старший, придерживая разведенными руками возмущенно гудящую толпу.
— За заложниками.
Бандиты быстро переглянулись.
— За какими заложниками?
— За женщиной и ее ребенком. Которых вы похитили, чтобы получить с меня то, что не смогли найти в моей квартире.
Старший кивнул в сторону ворот. Двое ближе всех стоящих к нему боевиков двинулись в указанную сторону поглядеть, не притаился ли там, за забором, еще кто-нибудь.
— Тогда пошли.
Бандиты обступили Полковника, повели в сторону караулки.
Все шло в соответствии с намеченным планом. И даже лучше. Сан Саныч привлек к своей персоне необходимое внимание, добился уважения и даже не получил взамен ни единого тумака. Повезло ему с шутником-бандитом. Повезло, что тот узнал его до того, как потерял сознание.
В караулке было тесно. Вместо мебели — старые, коротковатые для взрослых пионерские кровати. Две тумбочки. Печка-«буржуйка» с выведенной в вентиляцию трубой.
Похоже, база была не новая. Оборудованная еще под зиму.
— Присаживайся, — предложил старший. Сан Саныч упал на сразу же провалившуюся кроватную сетку.
— Я так понимаю, вы сейчас по инстанции докладывать будете, — сказал он, — так передайте, что я согласен на обмен. Но не раньше чем мне покажут живых заложников. Если мне не покажут их в течение часа, я расторгну договор. В одностороннем порядке.
Старший молча кивнул. Он был достаточно сообразительным для своей должности. Он не задавал лишних вопросов о том, как старик сюда попал, как узнал и прочее. Он ждал начальство, помня, что излишняя инициатива наказуема. Не следует пытаться узнать больше, чем тебе положено узнать.
— Постереги! — приказал он долговязому бандиту, кивнув на Сан Саныча.
Долговязый отошел к окну, вытащил из кармана пистолет, загнал патрон в ствол.
После публично продемонстрированного нокаута Сан Саныча приняли всерьез.
Ждали довольно долго. Долговязый зевал, посматривал в окно, играл в руках пистолетом.
— Поднимайся, — скомандовал вернувшийся в караулку старший.
Раз поднимайся, значит, добро получено.
В противном случае его оставили бы в караулке. Значит, поведут к заложникам. Больше некуда.
Но привели не к заложникам. Привели в небольшой, с заколоченными окнами туалет.
— Садись и жди, — указал старший на полуразбитый унитаз. — Когда надо будет — позовем.
Дверь он не закрыл. Возле двери встали два охранника.
Изменился тон, изменились условия содержания. Изменились какие-то обстоятельства, о которых Сан Саныч ничего не знал.
Полковник сел на унитаз и задумался. События стали развиваться не совсем так, как он предполагал раньше. Вмешалась чья-то чужая, не желающая следовать навязываемому сценарию воля.
Его не оставили в караулке, как, наверное, сделали бы при отсутствии в лагере пленников, и не отвели к ним, как он того требовал. Это могло означать, что его не хотят допускать к заложникам или, пока он коротает время тут в полутьме на унитазе, их в срочном порядке перебазируют в другое место. Его угроз не испугались. Его ультиматум не приняли. А это, в свою очередь, может объясняться тем, что они обнаружили его выходящих на исходные позиции товарищей. Это могло обозначать, что их игра раскрыта.
После того, как планы врага становятся известны противной стороне, следует разгром.
Значит, надо готовиться к худшему. В том числе к появлению здесь его плененных, дай бог чтобы живых, друзей.
Сан Саныч ошибался. Его друзей никто не выследил и не пленил на подходах к объекту. По очень банальной причине. По причине того, что в назначенное время они к этому объекту не подошли. И даже не прибыли в условленное место!
Произошло самое страшное, что может случиться во время военных действий. После того как передовые части ввязались в бой, выяснилось, что резерв не может подойти к назначенному сроку. Что на силы, на которые были сделаны все ставки, рассчитывать не приходится. Помощи не будет, и передовой отряд весь, до последнего бойца, погибнет в неравной и бессмысленной с точки зрения стратегии схватке с превосходящим его числом и вооружением противником.
«Бойцы второго эшелона» не вышли на рубежи сосредоточения, потому что у них… сломалась машина. Как это всегда бывает — в самый неподходящий момент. Она встала на самом выходе из города, где невозможно было переменить ее на другую и даже невозможно было вызвать такси.
— Куда ты раньше глядел! Хрен от карбюратора!.. — матерно ругались ветераны, со злобой глядя на часы и на копошащегося в моторе нерадивого водителя.
— Да за такие штучки тебя надо прямо здесь, перед бампером! Без суда и следствия!
— Руганью делу не поможешь, — вяло огрызался чувствующий свою вину Анатолий.
— Руганью — точно. Лучше мордобоем!
— Что же ты перед боем машину не проверил?! Раззява! Ты что, сосунок-новобранец, что за тобой проверять надо? Или сознательный вредитель?
Анатолий молчал, сосредоточенно стуча во внутренностях мотора гаечными ключами.
— Теперь все. Теперь не успеем! — чуть не хватались за головы ветераны. — Сожрут они Сан Саныча. С потрохами сожрут! С дерьмом!
— Надо что-то делать! Нельзя же вот так сидеть и ждать у моря погоды.
— Может, марш-бросок?
— Ну да. В полной выкладке. Отсюда до ближайшей реанимационной палаты. Ты вспомни, сколько нам лет! У нас ноги по дороге поотвязываются. А если и добежим, то не раньше чем к будущей весне. Вместе с перелетными птицами.
— Но все равно делать что-то надо. Не можем мы здесь, посредине дороги, как бельмо в глазу торчать. У нас машина под крышу оружием забита. Рано или поздно к нам какой-нибудь гаишник подойдет, поинтересуется, отчего рессоры так просели.
— Уходить надо. Хоть вперед, хоть назад.
Только отсюда.
— Транспорт нужен. Без колес нам не успеть.
— А нам и с транспортом уже не успеть. Вышли наши сроки. До последнего. Полковник уже час как в деле. Заглотили Полковника. И теперь переваривают. И помочь ему мы не в состоянии.
— Продали мы Саныча. Не за понюшку табака!