Длинный испуганно съежился и моментально скользнул за спины стоявших.
— Подойди-ка сюда, — пронзительные холодные глаза вновь нацелились на Крастонова.
Тот сделал несколько шагов вперед и остановился напротив грозно набычившегося плечистого мужика.
Закатный луч солнца проник через узкое зарешеченное окно в камеру и рассыпался неяркими пятнами по покрытому ссадинами, но упрямому лицу парня.
— Долго спрашивать не буду, — произнес плечистый, — скажи только: «клянусь мамой…»
— Клянусь своей матерью, — тихо, дрогнувшим голосом, сказал Крастонов.
— Верю, — буднично, но веско подытожил старший по камере, со странной кличкой «Десант», к роду войск которого, он, однако, в недалеком прошлом, имел прямое отношение.
Он указал новичку место — не почетное, но и не позорное, с блатной точки зрения, и жизнь камеры вновь вошла в скучную размеренную колею.
— От подъема до отбоя, от допроса до допроса… — тихо замурлыкал один из обитателей камеры…
Ночью, еще долгое время после того, как погасла тусклая лампочка под потолком камеры, Крастонов лежал с открытыми глазами, устремив взгляд на слегка светящееся оконце камеры…
* * *
Однажды конвоир пришел за Крастоновым очень рано, сразу после скудного тюремного завтрака, состоявшего из загустевшей перловой каши и алюминиевой кружки жидкого чая, пахнущего рыбой.
— Крастонов! выходить без вещей. На допрос.
Парень вышел, заложив, по уже приобретенной привычке, руки за спину. Они пошли какими-то гулкими переходами, а потом спустились на этаж вниз.
— Куда меня?
— Разговорчики! — строго прикрикнул конвоир.
Но, через несколько шагов, приглушенно произнес, — в другую камеру. Похоже, в разработку…
— Что?
— Все. Молчать! — и снова тихо, — будут бить — стучи изо всех сил в дверь.
В новой камере находилось лишь четверо заключенных, хотя она была даже больше той, в которую вначале доставили Крастонова. Все они имели откормленный вид, достаточно зверские физиономии и разнообразные татуировки по всему телу.
— Кореша! Глянь, кто к нам пришел, — нарушил злобное молчание один из них, с изуродованным полуприкрытым глазом, — это ж тот козел, что трахнул свою чуву, а затем утопил. Заходи — жорным будешь! Ну, рассказывай, сука, что с бабой сделал?
— Никого я не трогал. Наоборот…
— Заткнись! Вот тебе бумага и ручка. Пиши повинную прокурору. Иначе будешь зашвабрен, как петух. И на всю жизнь им останешься. Пиши, сука! Может, уйдешь тогда живым отсюда.
— Не буду ничего писать, я ни в чем…
— Ну-ка, Филя, причеши маленько парашника для начала…
Крастонова молча и сосредоточенно избивают.
— Эй, Сыч! По морде, да по башке не бей, не ясно тебе было сказано, пень косорылый… Шестерки хреновы — учи вас всю жизнь. Дуболомы…
На его стук в дверь, как советовал сердобольный конвоир, так на помощь никто и не пришел. Это повторилось несколько раз.
* * *
В свою камеру Крастонов вернулся лишь вечером.
— Ничего себе «на допрос», — «Десант» удивленно разглядывал свежий синяк на лице Крастонова, — где это тебя так?
— Это еще не все, — Крастонов сбросил рубашку.
Плечистый присвистнул.
— Посадили к каким-то мордоворотам, а те… — начал Крастонов.
Рассказ внимательно слушала вся камера.
— Все ясно, — авторитетно заявил «Десант», — сунули тебя в «пресс-хату», есть у них такая «всесознайка», самому, правда, побывать не довелось. Не сломался?
— Нет.
— Ну, молодчага. Держись, иначе засудят и впаяют на полную катушку.
— За что мне все это? — поморщился Крастонов, набрасывая рубашку. Даже прикосновение мягкой ткани рубашки вызывало у парня нестерпимую боль.
— Следаку своему расскажи, — посоветовал многоопытный угловой, налюбовавшись на громадные синяки и кровоподтеки, разбросанные по всему худощавому телу Крастонова.
— Да он с ними заодно. Казался сначала таким располагающим, добрым.
— Все они добрые, когда спят, — гоготнул кто-то.
* * *
Хмурым дождливым утром Зотов отправился в магазин с вывеской «Гастроном». В винно-водочном отделе он купил три бутылки водки. Обмотав их газетами, чтобы не звякали, аккуратно положил в целлофановый пакет и долго ждал троллейбуса на ближайшей остановке.
Выйдя из троллейбуса, он посмотрел на часы — была половина одиннадцатого. Быстрым шагом, под моросящим дождем, Зотов направился к большому серому зданию Научно-исследовательского института криминологии, криминалистики и судебной экспертизы.
Он поднялся на второй этаж и зашел в комнату, заставленную длинными столами и шкафами со стеклянными окнами. Шкафы и столы были заставлены различными приборами, аптекарской посудой, бутылочками, колбочками, баночками.
В комнате находилось два человека, занятых своими делами.
— Ребята, очень срочно надо, — Зотов стыдливо положил целлофановый пакет с бутылками на единственный видавший виды колченогий стул, сиротливо притулившийся у стенки.
Плотно сбитый бородач в несерьезной выцветшей ковбойке удивленно скосил глаза на пакет и встал из-за длинного стола с какими-то приборами типа микроскопов, но со множеством объективов.
— Что надо? — спросил он.
— Следователь я. Из областной прокуратуры. Вот мое удостоверение. Я направлял к вам несколько постановлений о назначении различных экспертиз по делу об убийстве и изнасиловании молодой девушки, которое я веду.
— Когда?
— Недели две назад.
— Э, уважаемый коллега, у нас тут по три месяца лежат уже материалы, очередь громадная.
— Человек арестован…
— Эка невидаль, — вступил в разговор тоже бородатый, но маленький и толстенький эксперт в синем замызганном химикалиями халате, пуговицы на котором не сходились ввиду его несоразмерности габаритам обладателя, — поймите, товарищ, преступность возросла в разы, а у нас штат, как был, так и остался. Крутись, как хочешь, а всем срочно и срочно.
— Ребята, не за себя же прошу. Человек невинный может пострадать. Мне бы только биологию, срочно…
— Биологическая экспертиза и есть самая сложная и по времени очень длительная, — поучительно произнес первый бородач, почесывая крупный мясистый нос.
— Я знаю, но ее заключение будет основным доказательством в пользу невиновного.
— Кто он тебе, родственник, что ли, или хороший знакомый?
— И не родственник, и не знакомый, просто невиновный.