Но беглец затих.
Мишель вывернул ему за спину руку, споро обшарил карманы. Из одного извлек узкий, бритвенно заточенный нож.
Рядом, проскользнув на снегу несколько шагов, кто-то остановился. Кто-то из его хлопцев.
— Вы живы? — крикнул он. — А Сашок, с ним чего?
— Не знаю, — ответил Мишель, хотя уже догадывался что. — Побудь пока с этим. Только осторожно!
Побежал назад, толкая людей.
Сашок лежал на земле, и подле его тела на снегу быстро расползалась красная, горячая, парящая на морозе лужа. Вокруг, налезая друг на друга, стояли зеваки, молча, с любопытством глядя, как из человека выходит жизнь. Женщины ахали и качали головами.
— Ах, бандюги проклятущие, опять человека зарезали!...
Сашок увидел Мишеля, встрепенулся, хотел было привстать.
— Я не хотел, честное слово... — оправдываясь, забормотал он. — У него брошка была, он сказал, что самой царицы...
— Ладно, ладно, помолчи, потом успеешь, расскажешь, — пробормотал Мишель.
Но Сашок, превозмогая боль и слабость, закатывая глаза, шептал:
— Большая, красивая, длинная, с замочком...
«Колье!» — догадался Мишель.
— Там камень алмаз посередке был и еще четыре поменьше по краям...
Пролетку бы надо...
— Там, за башней, в переулке, пролетка была! — крикнул он. — Я видел! Живее только! Живее!!
Кто-то, вроде бы Митяй, сорвался с места, побежал, расшибая грудью толпу.
Сашок уже хрипел.
Ах ты, боже мой, не успеть, не успеть!...
Митяй прибежал скоро. Но поздно.
— Добыл я пролетку! Куда ее?!
Сашок лежал недвижимо, закинув голову на снег, глядя открытыми глазами в хмурое небо. Остывающая кровь уже схватывалась по краям лужи морозцем.
— Не надо пролетку, — глухо сказал Мишель.
— Как не надо? Я лихача пригнал! Враз домчим!... — возбужденно тараторил Митяй.
— Не нужен ему никакой лихач! Не видишь — отошел он!
— Как отошел? Куда? Что вы такое говорите? — выпучил глаза Митяй.
Толпа начала расходиться. Более здесь ничего интересного не было.
— Ай-яй, как нехорошо... как неладно вышло-то! — причитал Валериан Христофорович, стащив с головы шапку. — Ведь мальчишка совсем! Был...
Митяй, вдруг резко налившись яростью, развернулся на каблуках и бросился прочь.
— Они, его!... Прибью, контру!
«Ах ты, черт! — все сразу понял Мишель. — Ведь наломает же сейчас дров!»
— Не сметь! Не трогать! Это свидетель! — крикнул он вдогонку.
Вскочил на ноги, побежал.
Но куда ему было до Митяя!
Когда добежал до переулка, тот, встав на колени, уже душил сообщника бандита, вцепившись ему в глотку двумя руками, трепля его и колотя о снег затылком.
— Прекратить! — рявкнул Мишель. — Немедленно прекратить! Я приказываю!
Но Митяй, мельком взглянув на него и, кажется, даже не узнав, а лишь злобно ощерившись, продолжил свое дело.
Голова жертвы моталась, как у тряпичной куклы.
Ну что же делать-то?...
И уже ни к чему не призывая, Мишель налетел и ударил Митяя кулаком в лицо. Тот, от неожиданности расцепив руки, отлетел в сторону.
Но быстро вскочил и стал лапать пальцами бок, где у него обычно болталась кобура с маузером, которого теперь, к счастью, не было.
— Вы — меня!... — свирепо шипел Митяй. — Вы тоже!... Вы с ними!... Вы заодно!...
И, сжав кулаки, пошел на Мишеля.
— Стой, дурак! Если ты теперь прибьешь его, то мы никогда не найдем того, второго! — успел-таки крикнуть Мишель.
Митяй встал. Как вкопанный.
— Он свидетель, единственный, — уже спокойнее сказал Мишель. — Если хочешь сыскать убийцу Сашка, не трожь его!...
Сашка свезли в мертвецкую ближайшей больницы.
— Надо бы его батюшке с матушкой сообщить, — тяжко вздохнул Валериан Христофорович. — Беда-то какая!
— Нет у него никого. Один он, — хмуро ответил Митяй. — Сами похороним, с оркестром, как героически погибшего за свободу угнетенных пролетариев всего мира!
И опять слова...
Свидетеля допрашивали в кабинете Мишеля. Тот с большой опаской косился на стоящего подле Митяя. И, возможно, из-за его близкого присутствия сильно не запирался.
— Тебя звать-то как? — для завязывания отношений спросил Мишель.
— Меня-то? Так Анисимом мамка с папкой кликали, — ответил парень, такого же примерно возраста, что Сашок.
— И откуда ж ты такой взялся, Анисим?
— Я-то?... Так ить с-под Пскова мы... Дома-то голодно, скотина вся пала, вот в Москву и подались.
— Грабить? — хмуря брови, спросил Мишель.
— По-разному, как придется, — простодушно ответил парень.
— А колье откуда взяли? — поинтересовался Мишель.
— Известно откуда! — шмыгнул носом парнишка. — У буржуя одного иксприровали.
— Экспроприировали, — поправил его Мишель. — А как?
— Так известно как, — мотнул головой арестант.
— Прибили, что ли? — уточнил Мишель.
— Ну...
— Где он жил?
— Он-то? Так ясно где — на Самотеке. Лавка у него там. Ю... ювле... — пытался выговорить он трудное слово.
— Ювелирная?
— Во-во, она и есть... Часов там и каменьев всяких видимо-невидимо. Буржуй — он буржуй и есть!
Мишель красноречиво взглянул на Митяя.
Тот отвел глаза.
— Навел-то кто? — встрял в допрос Валериан Христофорович.
— Так не знамо... Можа, приказчик ихний — Михей Пантелемоныч?... Федька-то сказал, он знает, где золото запрятано, а без него будто бы его ни в жисть не сыскать! Так он показать вызвался и цельну четверть за то запросил.
Дальше все понятно — прознавшие про золото урки быстро собрались в шайку, пришли темной ночью к ювелиру, который тут же, при своей лавке, жил, прибили гирькой на цепочке его, а случись в тот момент домочадцы, то и их тоже, и все, что плохо лежало, выгребли, а на следующий день по дешевке спустили на Сухаревке.
— Все продали-то? — участливо спросил Мишель.
— Не-а! — вздохнул душегуб. — Тока часы одни. А боле не успели.
— А напарник твой, тот, что сбег... Как его зовут-то? — невольно подстраиваясь под тон допрашиваемого, поинтересовался Мишель.