И все же против «Метрополя» они чуть-чуть не затоптали какого-то одинокого, случайного, сунувшегося под копыта прохожего, который в последний момент шарахнулся в сторону, прижимаясь к стене, часто и мелко крестясь.
— Береги-и-ись!..
Узкую Сретенку пролетели единым духом, подгоняемые грохотом отраженного от стен домов эха. Огибая Сухаревскую башню, выскочили на Садовую улицу, свернули на Каланчевскую площадь и остановились возле Николаевского вокзала.
Загнанный конь тяжело и часто поводил боками, от которых и из покрытых клочьями пены ноздрей густо валил пар.
— Спасибо, братец, — поблагодарил извозчика Мишель, засовывая в его широкую, раскрытую ладонь рубль.
— Премного благодарен! Если вам барин обратно ехать, так я подожду. С превеликим нашим удовольствием.
— Нет, не надо, не жди! — на ходу крикнул Мишель, бросаясь в двери.
В здании вокзала было полупустынно, только кое-где вдоль стен на узлах сидели бабы с завернутыми в тряпки ребятишками на руках, ожидая свой поезд. Он обежал все помещения, особенно внимательно осмотрев зал ожидания первого класса, где было почти пусто.
Заметил важного, расхаживающего туда-сюда дежурного в форме, подскочил к нему, спросил:
— Когда отходит поезд на Петроград?
— Теперь отходит-с, через десять минут, с третьей платформы! — ответил дежурный, внимательно оглядывая обратившегося к нему господина. — Если вам ехать, то торопитесь, следующий будет не скоро...
И хотел добавить что-то еще, но подозрительный на вид господин, не дослушав его, сорвался с места.
Мишель выбежал на платформу. Где-то впереди, шумно отдуваясь, пускал пар паровоз. Из трубы мерно сочился черный дым. Пахло гарью, потому что раньше паровозы топили первоклассным, малодымным углем, а теперь чем придется.
Мишель бросился к последнему вагону, но путь ему преградил кондуктор.
— Будьте любезны предъявить ваш билет, — потребовал он.
Не очень-то вежливо, поскольку всклокоченный, мокрый с головы до ног, в грязи, с ссадиной на голове господин мало напоминал пассажира, который поедет первым классом.
Никакого билета у Мишеля не было, и он предъявил свой полицейский жетон.
— Имею предписание задержать особо опасного преступника, — твердо произнес он. — Мужчину лет пятидесяти, с усами, моноклем, в дорожном сюртуке зеленого цвета... Есть такой?
— Такой не садился, — ответил кондуктор.
— Уверен?! — грозно переспросил Мишель.
— Не извольте сомневаться. Вагон полупустой, едет только несколько дам-с и один молодой мужчина. С усами никого не было.
— А дальше? — спросил Мишель.
— Дальше не скажу-с... Дальше другие кондуктора.
Мишель метнулся к следующему вагону.
И к следующему...
Дежурный, лениво прохаживающийся по перрону, уже отгонял провожающих от вагонов.
— Господа, отойдите, пожалуйста, от края. Господа!.. Поезд отправляется.
Где же он, черт его побери!.. Лет пятидесяти, с усами, моноклем, в зеленом дорожном сюртуке?..
— Да, кажется, был такой, — не очень уверенно сказал кондуктор третьего вагона. — Полчаса назад сел. С дамой-с. Очень обстоятельный господин.
— В каком он купе?
— Во втором-с...
Раздумывать было некогда, и Мишель прыгнул на площадку.
Может, это и не Поставщик Двора вовсе, может, он не сел в поезд, или Дарья Семеновна его обманула. Но других все равно нет!
Кондуктор ухватил его за рукав.
— Куда?!
— Я с вами поеду! — сказал Мишель.
— Нельзя-с! — запротестовал кондуктор. — Без билета никак нельзя-с! Не могу-с!
— Я из полиции! — напомнил Мишель, сунув ему под самый нос свой жетон, который теперь мало кого впечатлял. — В вагоне опасный преступник! Если вы не пустите меня, вы станете сообщником.
— Все равно, — упорствовал кондуктор. — Без разрешения начальства нельзя-с.
— Будет, будет тебе разрешение! После! — заверил Мишель, высвобождая руку и устремляясь в вагон.
Громко звякнул станционный колокол. Раз и еще раз.
Кондуктор, торопясь, поднял нижнюю ступеньку и встал истуканом на верхней площадке, держась за поручни.
Провожающие замахали руками и платочками.
Паровоз выпустил тугую, черную струю дыма, еще одну, проскальзывая на рельсах, прокрутил на месте огромные ведущие колеса, зацепился, дернул громыхнувшие сцепками вагоны и, отдуваясь и набирая ход, тронулся вперед.
Все, поехали!
И что-то теперь будет?..
Все то, что требовалось, он уже имел.
И даже больше...
Колье было сфотографировано в трех проекциях цифровой камерой. Сфотографировано прямо на шее дамы сердца, помещено в рамочки и повешено на стене в кабинете, в фамильном замке Мишеля-Герхарда-фон-Штольца, между портретом его Высочества Принца Лихтенштейна и Президента Аргентины, над семейным фото Их Величеств с дарственной надписью. По крайней мере, так уверял Мишель-Герхард-фон-Штольц.
На одной фотографии его любимая была запечатлена крупным планом в фас, на другой — в профиль, на третьей чуть сверху. И еще одна фотография получилась крайне неудачной с фрагментом шеи любимой крупно. Наверное, из-за того, что фотограф на что-то отвлекся или споткнулся и случайно нажал на спусковую кнопку фотоаппарата. Но почему-то именно этот кадр нравился Мишелю-Герхарду-фон-Штольцу больше остальных. Возможно, потому, что шея была самым обожаемым на теле его любимой местом. Эту фотографию он вывел на экран монитора, увеличил и долго рассматривал. А после даже переслал по электронной почте своим добрым друзьям. В Москву. На соседнюю улицу.
Добрые друзья тоже внимательно изучили фото его любимой, по достоинству оценив ее исключительно хороший вкус. Потому что колье действительно было не новоделом, а было старинной работы.
Они сравнили его с описанием изделия номер 36517Апо описи Гохрана: колье золотое, в форме восьмиконечного многогранника с четырьмя крупными, по двенадцать каратов каждый, камнями по краям и одним, на шестнадцать каратов, в центре... И сравнили с фотографией из дээспэшного каталога, совместив на экране компьютера два изображения, которые совпали.
И еще, на всякий случай, сравнили эту фотографию с другой фотографией, и тоже дамы. Только эта фотография была не цифровая, а была обычная, на серой фотобумаге, наклеенной на толстый картон, с многочисленными вензелями и кругляшами медалей по углам и надписью вязью, с завитушками и ятями «Фотографъ двора Его Императорского Величества...»