Мишель-Герхард-фон-Штольц припал к груди «участкового».
Обнялись, расцеловались троекратно, по-русски...
— Погоди! — с трудом высвободился из объятий «участковый». — Дай хоть на тебя погляжу-то!..
Поглядел. Вздохнул. Похлопал по плечу. И, как водится, покопавшись в планшетке, вытянул оттуда бутылку «беленькой».
— Закуска-то найдется?
Хотя прекрасно знал, что найдется, потому что лично сам распорядился заполнить холодильник...
— Ну давай, за встречу!
Выпили немного — грамм по сто пятьдесят, памятуя пословицу: «Пить — пей, но дело разумей».
Выпили, закусили и тут же перешли к делу, потому что долгие разъяснительные беседы среди населения участковый вести не мог. Чтобы из образа не выпасть.
— Хочу показать один материал, — сказал «милиционер», доставая из планшетки и вставляя в дисковод компьютера диск.
На экране монитора проявилась картинка — зал, похожий на банкетный, хотя и без столиков, негромкая музыка и толпа шатающихся туда-сюда людей с бокалами и без. Судя по первому впечатлению, какая-то, в узком кругу, вечеринка. Обстановка полуофициальная: дамы в вечерних платьях, мужчины в строгих костюмах, официанты и вовсе в смокингах. Но все трезвы, хотя дармовое шампанское льется рекой — хоть купайся. В общем, — типичный корпоративный вечер, проплаченный из казенной кассы. Все очень пристойно — никто никому на шею не вешается, никого не кадрит и морду, защищая своих дам, не бьет.
Ну и что тут может быть криминального?..
А если нет ничего криминального, зачем было крутить это кино?
Непонятно...
— Ну, что скажешь? — спросил «участковый», останавливая запись.
А что тут можно сказать?.. Красиво жить не запретишь! Особенно за чужой счет.
Но «участковый» ждал не такой ответ — ждал развернутый, в стиле а-ля Шерлок Холмс. Который, используя изобретенный им метод дедукции, заметил бы, что это точно не пролетарии и не пролетарки, что на заводах и в поле они не трудятся, но тем не менее не бедствуют, что, дружа друг против друга, тем не менее хлебают из одной посудины и очень боятся, что их от нее отлучат...
— Но каким образом?! — отыгрывая восторженные интонации доктора Ватсона, спросил шеф-"участковый".
— Очень просто. У них совершенно разный выговор, разные национальности, профессии и возраст, но при этом все они пытаются походить на одного человека, копируя его интонации, движения и пристрастия. Как раньше пытались походить на другого. Может, сознательно, а может — бес...
И верно — все как один припечатывают левую руку к боку, отчаянно жестикулируя правой, все вставляют в речь немецкие словечки. Как говорится, у заики короля и придворные начинают заикаться!
— И еще... — многозначительно добавил Мишель-Герхард-фон-Штольц, — я их всех как облупленных знаю!
И не он один — все знают...
Потому что на этой обычной с виду вечеринке необычным было лишь одно — присутствующие на ней лица. В большинстве своем хорошо узнаваемые. По крайней мере, мужские. Все они чуть ли не каждый день, перетасовываясь друг с другом, как карточная колода, мелькают на экранах телевизоров в новостных передачах. Менее известны дамы, судя по всему — по тщательно замазанным морщинам, свидетельствующим об их не первой и даже не второй молодости, по их радостным улыбкам и оценивающим друг дружку взглядам, — их жены.
Вот и вся дедукция.
— А если серьезно?
— Если серьезно, то, на мой взгляд, это обычная придворная тусовка — бал при монаршем дворе. Но только как бы все они ни рядились и ни пыжились, а все равно видно, что от сохи ребята! Семь верст киселя хлебать им до высшего света, который они пытаются изображать. Костюмчики все больше с рождественских распродаж в Швейцарии, платья из второсортных западных бутиков, обувь класса — «римский скороход»... Бьюсь об заклад, что в бокалах у них французское-советское шампанское и коньяк польского разлива с намалеванными кустарным способом звездами и сплошными грамматическими ошибками на этикетке. Впрочем, им все едино — что французская грамматика, что винный букет. О манерах я и вовсе предпочту умолчать.
— Что, плохие манеры? — поинтересовался шеф.
— Не плохие — никакие. Отсутствующие. Их просто нет!
Шеф недоверчиво покосился на экран. Лично он ничего такого там не заметил — костюмы как костюмы — дорогие, богатые... И манеры тоже — никто на грудь соседа не рыгает, в носу пальцами не ковыряется и зад прилюдно не чешет.
Впрочем, Мишелю-Герхарду-фон-Штольцу виднее.
— Всё?..
Нет, есть что-то еще, ускользающее, неуловимое, беспокоящее. Что-то, что он видит, но не может ухватить...
— Можно еще раз взглянуть?
— Хоть десять, — разрешил Шеф, запуская запись.
Так себе костюмчики, ниже всякой критики платья, дальше некуда «скороходы», кошмарные стрижки, сделанные на коленке портновскими ножницами... Нет, все не то, не то, дальше...
Что-то здесь не соответствует, что-то выбивается из стиля!.. Что?..
Все-таки манеры?.. Нет, манеры совершенно подходят к стилю одежды. Равно как одежда идеально соответствует манерам. То есть все очень органично и выдержано в единой стилистике. Придраться не к чему!
И все же присутствует какой-то диссонанс.
— Можно промотать чуть назад?
Да сколько угодно!
Персонажи стремительно побежали задом наперед, мелькая, сталкиваясь и словно бильярдные шары разлетаясь в разные стороны.
— Стоп!
Встали как вкопанные.
— Хм! — сказал Мишель-Герхард-фон-Штольц. — Хм-мм!..
— Что такое? — живо поинтересовался Шеф.
Как будто и так не понятно!
— Вот, — показал Мишель на экран. — Одежда у них с распродаж, обувь «скороход», а вот это!.. Можно дать увеличение?
Отчего нельзя...
Картинка поплыла, наползая на экран и припечатывая к нему, как инфузорию к предметному стеклу микроскопа, облюбованную жертву.
— Так достаточно!
Мишель приблизил к экрану лицо, внимательно рассматривая шею одной из дам. Вернее, то, что было на шее.
Рассмотрел и снова сказал:
— Хм-мм-ммм!!.. Я, конечно, могу ошибаться, но это явно не стразы, это настоящие бриллианты!
Всё — не настоящее, а это — настоящее!
Впрочем, разве может быть иначе — дамы, имеющие таких кавалеров, могут позволить себе не только бриллианты.
Правда, такие?!
И оправы, кстати, тоже!..