– Я ничего не понимаю, – обернулась Маша.
– А тебе и не надо ничего понимать, – улыбнулся Михаил. – Выспаться сегодня надо. Завтра у нас напряженный день.
Заурчал маломощный мотор скутера.
Сочи – город контрастов, но не в том смысле, что здесь резко контрастируют богатство и нищета. Город в основном зажиточный, только ленивый не настрижет здесь денег. Контраст в образованности одних жителей и почти полном умственном убожестве других. Легкие деньги развращают. В Сочи не редкость увидеть молодого, но уже до неприличия располневшего кавказца, который, брезгливо скривив губы, будет рассуждать о четырехлетнем автомобиле соседа: «Этот машина нэ прэстыжный». А его сосед может иметь три высших образования. Странно, но свою образованность в этом южном городе как бы стыдно демонстрировать, словно тем самым ты собираешься унизить менее начитанных сограждан.
Никто из соседей Бронислава Францевича Гнобина и не подозревал, что пожилой глуховатый хозяин особняка в середине улицы – тонкий знаток музейных ценностей, ювелирного искусства, способный с первого взгляда отличить подделку от оригинала. Живущие рядом с Гнобиным могли бы рассказать о нем совсем мало: нелюдим, неприветлив, хоть и вежлив, несомненно, богат, раз такой дом с высоченным забором отгрохал. Ну а чем он точно занимается, не знал никто.
Бронислав Францевич сидел в подвале своего особняка. Конечно же, это помещение подвалом можно было назвать только условно, из-за того, что располагалось оно ниже уровня земли. Проектировали его как бомбоубежище. Заказчик сказал, что боится войны, беспорядков и хочет иметь в своем жилище надежное укрытие, где могут расположиться запасы продуктов на несколько лет. Архитекторы же и проектировщики – люди подневольные, что заказчик сказал, то и сделают, лишь бы деньги платил. Вот турецкие строители и соорудили под домом надежный железобетонный бункер, способный выдержать чуть ли не прямое попадание ядерной бомбы. Толстенная металлическая дверь надежно закрывалась хитроумными запорами и замками, чтобы ее не могли сломать обезумевшие после катастрофы, потерявшие человеческий облик горожане, пытающиеся добраться до запасов чистой питьевой воды и продуктов. Во всяком случае, именно такое задание ставил перед строителями хозяин.
Бронислав Францевич сидел за широким, обитым зеленым сукном антикварным письменным столом в стиле модерн. Мягко горела настольная лампа в зеленом абажуре. Светильники под потолком равномерно рассыпали по бункеру матовый ненавязчивый свет. В полумраке по стенам тянулись и уходили в темноту стеллажи. Но вместо продуктов, для которых они якобы проектировались, их занимали картонные коробки, контейнеры, ящики с аккуратно выведенными на них инвентарными номерами.
На столе перед Гнобиным лежала раскрытая картонная папка. В руках хозяин особняка держал пожелтевший лист бумаги, на котором задиристым неровным почерком гения было написано бессмертное стихотворение: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…» Некоторые строчки были густо зачеркнуты, над ними красовались новые варианты строк. В углу листа с неровным краем практически одним росчерком пера была выведена соблазнительная женская головка.
Автограф Александра Сергеевича Пушкина был подлинным, в этом Бронислав Францевич не сомневался. Правда, имелся еще и дубликат автографа, хранившийся в музее в Питере, но это уже была искусная подделка, изготовленная Дуремаром. Такой листик пожелтевшей бумаги, будь выставлен он на аукционе, потянул бы под сотню тысяч долларов. Но кто ж его выставит? Во-первых, по документам – оригинал в музейном хранилище. Во-вторых, старик Гнобин ни за что бы не стал с ним расставаться. Зачем ему деньги – они у него и так в избытке. А вот музейные раритеты – его слабость. Вон их сколько припрятано в ящиках да контейнерах. Такое богатство в денежном эквиваленте даже и не оценишь.
О том, что случится с его тайной коллекцией в будущем, Бронислав Францевич старался не думать. Прямых наследников он не имел. А дальние родственники растащили б музейное собрание на части. Возможно, после смерти Гнобина никто и не узнает о его коллекции, ведь тяжелая металлическая дверь, ведущая в бункер, надежно маскировалась в подвале дома.
Бронислав Францевич разглядывал знаменитый пушкинский автограф через увеличительное стекло, любовался черными буквами.
– Гусиным пером написано! – почмокал он губами. – Разве металлическим так напишешь, не говоря уже о шариковой ручке? Вот поэтому и нет сейчас достойных стихов. Хорошие есть, а вот достойных – нет и не предвидится. Писать стихи надо хорошо очиненным гусиным пером и непременно при свече…
Свеча, наверное, была помянута в нехорошее – внеурочное – время. Внезапно свет в бункере погас. Все помещение погрузилось в непроницаемую темноту, такую густую, что ее можно было при желании потрогать руками. Такой же непроницаемой была и тишина, в ней легко стали различимы удары сердца Бронислава Францевича.
– Что за черт? – выругался Гнобин.
Но упоминание черта не помогло, свет так и не зажегся. Коллекционер бережно, на ощупь положил бесценный пушкинский автограф на стол, щелкнул зажигалкой. Блеклый свет огонька лишь немного рассеял тьму. Держась за стену, Гнобин выбрался из хранилища, надежно закрыл за собой толстую стальную дверь. Щелкнули замки, заскрипела фанерой надвигаемая на вход маскировка.
Зажигалка в пальцах раскалилась. Бронислав Францевич выругался и погасил ее, подождал, пока остынет, и вновь зажег. Он тяжело поднялся по крутой бетонной лестнице и вышел во двор особняка. Электричества не было и в самом доме. Не зажигалось и дворовое освещение.
– Всем Сочи хорош, вот только электричество слишком часто вырубают, – пробурчал старый коллекционер, открыл калитку в массивных железных воротах и выглянул на улицу. Возле магазина напротив щуплая женщина стучала кулачком по банкомату с погасшим экраном.
– Сволочь, сволочь, карточку отдай!
Мужчина, стоявший за ней, заглядывал на банкомат через ее плечо.
– Конкретно сдох, – поставил он диагноз.
– Что же теперь делать?
– Идите домой. Вашу карточку потом в банк отдадут.
– А если сейчас электричество дадут и мои деньги выползут? Я же слышала, он уже купюрами шуршал.
– Тогда ждите у банкомата, – последовал совет.
– А сколько ждать?
Женщина и мужчина принялись звонить в службу сервиса. Судя по репликам, стало понятно, что и работник по обслуживанию банкоматов не может сказать точно, выползут деньги или нет, если купюры уже шуршали внутри.
Щуплая устроилась ждать у банкомата, подозрительно поглядывая на двух бомжей, которые минутой раньше прислушивались к ее телефонному разговору и теперь с надеждой смотрели, когда же у женщины не выдержат нервы и она уйдет – а вдруг деньги и в самом деле выползут.
Гнобин уже хотел уйти во двор, когда увидел электромонтера в спецовке и матерчатом, с частой шнуровкой шлеме сварщика на голове, его сопровождала колоритная пара. Парализованный десантник в инвалидном кресле, которого катила перед собой молоденькая, обильно накрашенная девушка в короткой юбке. Если бы Бронислав Францевич раньше видел эту троицу, то, присмотревшись, смог бы все же опознать в монтере Хруща, в парализованном десантнике Войнича, а в накрашенной девушке Машу. Но видеть их раньше ему не доводилось, а потому маскарад удался на славу.