– Успокойся, дочка. Ты же знаешь, как я тебя люблю. После того как умерла твоя мама, ты для меня самый близкий и родной человечек на свете. Да, Лаврецкий слегка несдержанный – а кто сейчас сдержанный? Но это дело времени. После свадьбы займешься его воспитанием, сделаешь из него покладистого надежного мужа. А рядом с такой красавицей, как ты, я уверен, что парень забудет свои подростковые забавы.
– Па, какие подростковые, ты что? Мужику под тридцать, а мозгов как у курицы.
– Тома, да пойми же – я забочусь о твоем будущем. Уже пора задуматься о семье, детях, собственном доме. Твой брак с сыном Лаврецкого обеспечит тебе безбедную жизнь. Ты сможешь позволить себе поехать стажироваться в любое заведение за границей, стать ученицей любого знаменитого художника – деньги ведь открывают все двери. Если захотите – сможете остаться там жить, мы со сватом противиться не будем. Тогда я смогу с легким сердцем умереть, видя, что будущее моей дочери и моих внуков в надежных руках.
– Папа, что ты говоришь? Какие внуки, какое – «умереть»?
– А что, скажи, могут предложить эти небритые полубомжи-ухажеры, которые постоянно вертятся вокруг тебя? – перебил дочь Гандыбин. – Бесконечные разговоры об искусстве – в то время как ты будешь разрываться между работами и пеленками? Не-е-ет, одним высоким искусством сыт не будешь. А гении среди них вряд ли есть. Я не позволю, слышишь, дочь, никогда не позволю, чтобы ты жила впроголодь с каким-то проходимцем-мазилой, рисующим за пять копеек портреты прохожих.
– Перестань! Что ты зациклился на этих деньгах? Да, у них нет роскошных особняков, автомобилей, денег, богатых родителей. В человеке главное не толстый кошелек, а то, насколько он интересен тебе, близок. Как бы тебе ни было смешно, но душу не украдешь, в отличие от всего этого, – Тамара кивнула головой в сторону пустого сейфа. – Забери у Лаврецких все, что у них есть, и кем они будут? Жалкими, эгоистичными людишками, норовящими обмануть и заработать на каждом встречном.
– Тамара, что ты говоришь! Они уважаемые в городе люди. Меценаты, поддерживают искусство.
– Папа, умоляю тебя. Они это делают до тех пор, пока выгодно.
– Хватит, – вдруг резко сказал отец. – Я решил, и точка. Потом еще мне спасибо скажешь.
Не в силах больше сдерживать слезы, Тамара закрыла лицо ладонями и, плача, выбежала из кабинета. Закрывшись у себя в комнате, она упала на кровать и рыдала взахлеб, как в детстве, – только ничья ласковая рука не могла погладить уже ее по волосам и успокоить. Некому было уткнуться носом в плечо и, задыхаясь от душившей обиды, пожаловаться на отца. В последнее время такие ссоры были нечастыми, но по значительно более серьезным поводам, чем в детстве. Иногда девушке казалось, что они с отцом эволюционировали в совершенно разные виды и поэтому просто не способны понять друг друга. Как камень и дерево, например. А может, прав тот парень, и ее родители – совершенно другие люди? Тамара закрылась в комнате, задернула занавески и достала из сумочки полученные от незнакомца документы. Перед тем как углубиться в их изучение, пошла в ванную и долго смывала с себя вчерашний день и сегодняшнюю ссору с отцом. Нежась под теплыми струями, вдыхая расслабляющий армат благовоний, девушка неожиданно для себя подумала – вот, за последние сутки наиболее благосклонно к ней отнесся не родной отец, а два незнакомца. Один – приютил и утешил ее, а другой – дал надежду на иное будущее, чем брак с этим скользким Лаврецким. Как его звали – надо будет позвонить и спросить. После душа Тамара почувствовала прилив бодрости и сил. Завернувшись в купальный халат, девушка углубилась в изучение бумаг.
* * *
Копоть с Анкудовым сидели в ночном баре. Большую часть их столика занимала огромная пицца по-крестьянски. Рядом стояла тарелка с овощной нарезкой из огурчиков-корнишонов, помидоров и болгарского перца. Натюрморт завершал уже наполовину пустой графин с водкой.
– Пашка, блин, да не хмурься ты так. Ну, убили мы этого хмыря – и что? Таких уродов вообще нужно расстреливать.
– Да все равно не по себе как-то. Ты, поди, привык уже людей на тот свет отправлять. А у меня до сих пор мурашки по коже.
– Как же ты все это время справедливость наводил в городе, раз мертвецов боишься? – спросил Копоть.
– Не боюсь я никого. Просто раньше я сам никого не убивал. А тут получается, что соучастник. Грех на душу взял.
– С каких это ты пор грехи свои стал подсчитывать? Как девок в детдоме портить, так ты первый, и ничего. А тут – за душу переживаешь.
– Колян, не перегибай палку. У тебя своя мораль, у меня своя. Не подкалывай так больше.
– Ладно-ладно. Я что? Я ничего. Давай лучше выпьем – за удачное завершение нашего дела.
Копоть выпил и откинулся на спинку кресла. В зале было людно. На танцполе под медленную музыку двигались несколько пар. Николай прокручивал в голове план дальнейших действий.
– Слушай, Пашка. С тобой мы частично разобрались. Старлей, как главный свидетель по твоему делу, мертв. Следовательно, можешь по этому поводу расслабиться – без показаний никто тебя засадить не сможет.
– Колька, дружище, ты даже не представляешь, как я тебе благодарен за помощь. Я у тебя в пожизненном долгу. – Анкудов положил руку Николаю на плечо. – Давай – за тебя! – друзья чокнулись, дружно захрустели огурцами.
– С общаком спешить нечего – никуда он не денется, найдем, – приканчивая кусок пиццы, продолжил Копоть. – А вот с уродами, которые на него позарились, нужно разобраться в первую очередь. Для меня, как вора, уважающего старые воровские законы и традиции, это дело чести. Так вот, Пашка, для тебя работа. Ты же был в этом фитнес-центре ночью, видел притон. Сможешь по памяти нарисовать план?
– Думаю, да. Ты ж помнишь, память у меня – на десяточку. Все, что увижу однажды, даже если захочу, хрен забуду, – засмеялся Анкудов.
– Кроме самого плана меня интересуют еще коммуникации: вентиляция, трубы, стояки и все такое.
– Не проблема. Я пока дожидался закрытия, разведал там чуть ли не каждый сантиметр.
Копоть достал из кармана блокнот, ручку и положил перед другом.
– Валяй, живописуй…
Через пять минут перед Копотем лежал подробный план всех этажей.
– Ну, Пашка, ты даешь. Прямо как в шпионских фильмах – схемы секретных военных баз, по пунктику. Я бы тоже не прочь такую память заиметь – где купил, колись? – Николай весело подмигнул польщенному похвалой другу. – Теперь мы им устроим такое шоу, что все местные телеканалы нас с руками оторвут. Такую заваруху устроим, чтоб каждой мрази в полицейских погонах небо с овчинку показалось и каждый житель этого городишка узнал, что у них тут под носом творится и что за люди защищают их от бандитов.
– Я не понял – это сейчас тост был? – спросил Павел. – А хоть бы и так! – друзья чокнулись, выпили и продолжили посиделки.
Гандыбин сидел на кухне в домашнем халате и угрюмо смотрел в огромный экран, занимавший почти четверть стены. По телевизору показывали старый советский фильм про милицию. Перед подполковником стояла початая бутылка виски и наполовину полный стакан с кубиком льда. Подполковник периодически отхлебывал пахнущее самогоном пойло и тяжело вздыхал. Ему хотелось напиться до полного забытья, но алкоголь растворялся внутри, как вода, не оставляя ни теплоты в желудке, ни тяжести в голове.