– Не подходите, глаза выцарапаю! На помощь! – донеслось из-за распахнутой двери.

Директор вытащил в коридор упирающуюся, кутающуюся в простыню, ничего не понимающую Варьку, поставил перед строем.

– А теперь будет момент истины, – проговорил он. – Вы, ублюдки, уроды, дети алкоголиков и наркоманов, дефективные, на кого руку подняли? Вы же не только меня, а честь советского офицера замарали, – он оттянул прилипшую к груди тельняшку. – Если тот, кто это дерьмо под самый потолок поставил, не признается сейчас во всем сам, то я эту дуру, – директор указал на кутающуюся в простыню Варьку, – слизывать его с пола заставлю. И это будет справедливо. Из-за нее все началось. Считаю до трех. Один уже было. Два…

Пашка не выдержал, качнулся. Петр Дмитриевич среагировал мгновенно. Схватил его за шиворот, вырвал из шеренги.

– Так я и знал, – прошипел он. – При мне с пола все и слижешь. Пусть все смотрят, – он зажал в пальцах волосы подростка, пригнулся и собрался уже ткнуть Анкудова лицом в разлитое дерьмо.

Но тут вперед вышел Колька, глаза его недобро блестели в полумраке коридора.

– Один бы он ведро наверх не поставил. Соображать надо. Я с ним был, – внешне спокойно произнес Копоть.

Директор детского дома округлил глаза.

– Об этом я и не подумал, – прохрипел он. – Вместе слизывать станете.

– Не-а, – и тут Колька рванулся вперед, в его руке тускло блеснуло лезвие перочинного ножа.

Бывший командир десантно-штурмового батальона, способный справиться с несколькими хорошо тренированными противниками, просто не ожидал подобного от четырнадцатилетнего мальчишки. Идеально отточенное лезвие полоснуло по вытянутой шее Комбата, точь-в-точь как в его собственных афганских историях. Щетинистая кожа мгновенно разошлась, вывернулась раной. Из перебитой артерии фонтаном ударила кровь. Петр Дмитриевич еще успел схватиться рукой за порез, сделал пару шагов к Кольке и упал на колени. Он попытался что-то сказать, но кровь полилась, забулькала из открывшихся губ. Директор детского дома рухнул лицом вниз.

Девчонки завизжали, разбегаясь. Копоть глянул на чистое лезвие перочинного ножа и бросил орудие убийства на пол.

* * *

Воспитанника Николая Копотя, убившего своего директора, судили выездным судом. Заседание проходило в столовой детского дома.

Колька вины своей не отрицал, говорил, что ни о чем не сожалеет. Судья не учла показаний других воспитанников, рассказавших о самовольстве директора и его издевательствах над девчонками. В результате Копоть получил самый большой срок из возможного – шесть лет, – который отправился отбывать на «малолетку».

А на «малолетке» понятия вообще кошмарные, детдомовские по сравнению с ними – райская жизнь. Дети – народ жестокий. За «колючкой» ты, если не будешь постоянно отстаивать свое право на существование, очень скоро превратишься в отбросы зоновского сообщества.

Колька выстоял, правда, стоило это ему еще двух тюремных сроков. Но зато в результате он стал вором и влиятельным криминальным авторитетом с безупречной для уголовника репутацией.

Варьку Попову еще до суда над Копотем перевели в другой детский дом. Возможно, она писала письма Пашке, но они до него не доходили, впрочем, как и его до нее. Девчонка словно растворилась во времени и пространстве.

Пашку же случившееся бросило в другую сторону. Со временем он подался в правоохранители. Засела у мальчишки в памяти жестокая несправедливость. Вот и решил он бороться за лучшее будущее для всех на службе у закона. Себя не щадил, с годами заделался профессиональным опером-сыскарем.

Первые годы Николай и Павел переписывались. Потом письма стали приходить реже и реже, пока наконец отношения не прервались окончательно. Ничьего злого умысла или пренебрежения в этом не было. Просто жизнь развела Николая и Павла на два разных полюса. И кто бы мог подумать, что спустя много лет по иронии судьбы они снова встретятся – оперативник и вор… И эта почти случайная встреча многое изменит в их судьбах…

Глава 2

Недавно переваливший через «сороковник» уголовный авторитет, которому вместо погоняла служила звучная фамилия Копоть, наконец-то соскользнул с верхней полки плацкарта. Проводница вручила ему сложенный вчетверо билет.

– Подъезжаем к Серпухову, – напомнила она пассажиру. – Не задерживайтесь, стоим всего две минуты…

Николай Копоть расправил плечи. На верхней полке ему так и не удалось уснуть, больно уж она напоминала ему тюремные нары. А на зоне он провел почти половину сознательной жизни. За окнами вагона уже сгущались вечерние сумерки…

– И багаж не забывайте, – поторапливала проводница.

– Нет у меня багажа, – ухмыльнулся Копоть.

– Нашли чем хвастаться, – молодая женщина покосилась на густо татуированные плечи Николая.

Тот с благодушной улыбкой надел поверх майки-соколки рубашку.

– Главное, чтобы бабки были, на них все, что нужно, купить можно, – проговорил он, всовывая руки в рукава куртки. Я привык путешествовать налегке.

В Серпухове последний раз Николай был почти тридцать лет тому назад – после первого суда и «малолетки» судьба не заносила его в эти края. Конечно же, можно было приехать и раньше, но Копотю не хотелось разрушать тот образ города, который сложился в голове с детства. Какое-никакое, но в чем-то оно было не только ужасным, но и счастливым: с надежным другом, с которым первый раз закурил и выпил первый стакан дешевого вина, с первой любовью. Пусть Копоть и не успел рассказать о ней Варьке Поповой. Хотелось верить, что она теперь счастлива, растит детей, а может, и внуков уже нянчит…

Теперь же в Серпухов он направился не по своей воле. От предложения, поступившего ему от авторитетов криминального мира, нельзя было отказаться. На последнем сходняке старый вор в законе с погонялом Индус, скромно живший в Серпухове, сам попросил подыскать ему замену. Мол, старым стал, не ровен час помру, а потому и прошу освободить меня от чести быть хранителем воровского общака. Просьбу уважили, как и пожелание Индуса, что преемника он выберет себе сам из тех, кого ему предложит сходняк. Двоих кандидатов Индус уже отверг. И вот третий – Копоть – ехал на «смотрины».

Конечно же, в сегодняшние дни основной воровской общак – это не закопанная в трехлитровой банке наличка и рыжье, а банковские счета, доля в бизнесе. Но и дедовские методы иногда еще в ходу. Часть воровских богатств, идущая на грев братвы в зонах и следственных изоляторах, по-прежнему хранится в сугубо материальной форме у назначенных для этого уголовных авторитетов с безупречной воровской репутацией. Правда, в случае с Индусом речь шла скорее о почетной должности без особого практического смысла. Братва просто решила уважить Индуса, дать ему выбрать себе замену. Ну а потом, после его смерти, перевести общак в безнал и пустить в дело, чтобы деньги, как и положено, делали деньги.

Поезд сбавил ход, лязгнули буфера. Проводница загрохотала подножкой.