– Мне очень важно было оставаться в сознании, – пояснял Аниз дальше. Губы его подрагивали, и я все же сообразил, насколько ему может быть адски больно… Какое больно?! Он умереть должен был от болевого шока уже давно! А не воспоминаниям предаваться. – Только так я мог ему сопротивляться. Но и ему важно было, чтоб я тоже был в сознании. Только так он и мог забрать у меня силу. Это старый ритуал. Приличные маги им не пользуются, – он еще усмехнулся, – зато другие… Я уверен был, что ты вывернешься, – перешел он вдруг к другой теме. – Потому согласился с ним на поединок… Никогда не думал, что действительно встречусь с таким страшилищем. Хорошо еще, что у него, кроме силы, ничего почти не было. И когда я услышал шум, я ухватил его… – Он все-таки замолчал, закусив губу, сохраняя все то же бесстрастное выражение лица. Сейчас он показался мне похожим не на Кусто, а на воина-индейца, принявшего пытку на костре врагов…
Только тут я хлопнул себя по лбу. Вспомнив хоть что-то из медицинских верхушек, которых успел нахвататься мимоходом на Земле. Как всякий читатель массовой литературы. И лихорадочно полез в свой рюкзак.
Вынул шприц-ампулу, сбросил колпачок с иглы. Оба – что Ангрест, что Аниз – взирали на меня с одинаковым непониманием. Пр-роклятие! Я и уколов-то никогда не делал… Но когда-то ведь надо и начинать, верно?
– Терпи, – сквозь зубы процедил я, всаживая иглу прямо через рукав. Вроде в полевых условиях так можно…
Во взгляде Аниза возникло слабое удивление – обезболивающее начало действовать.
– Гар, – сообщил мне через некоторое время Аниз, – у тебя очень интересный мешок, друг мой. Никогда еще не встречал такого. В нем так много необычных вещей… Моя сумка не идет ни в какое сравнение с ним.
Ну вот, разговорился! Почувствовал, что отпустило! Но что толку? Он все равно умирает! Вон уже белый стал весь совершенно… Что сделать?! Что?! Жгуты!! Пораженный пришедшей догадкой, я кинулся снова в рюкзак.
Выдернул, порывшись, нужное. Взбодрившегося Аниза пришлось укладывать, привлекши на это дело Ангреста. Здоровяк не очень понимал, чего я хочу. Но подчинился.
Присохшую одежду пришлось срезать лоскутьями. Вместе с кожей. Ох ты… Практически до паха все сплошной ожог. Да выживают ли с такими поражениями?! Сколько там процентов поверхности тела смертельно?!
Я наложил жгуты, перетянул. Весь перемазался кровью. Но остановил. Что дальше?!
Так, не ори. Тихо. Спокойно, без паники. Работаем. Или что? Кровь остановили. Что толку? Надо… Я же не врач! Спокойно. Спокойно, Герасим, я собака Баскервилей, другого выхода все равно нет. И так, похоже, все уверены, что Аниз помирать собрался. Что мне потребуется? В конце концов, партизанские врачи работали и в худших условиях. Одними ножами! У меня-то совсем другое дело.
Вот только общий наркоз давать нельзя – умрет, скорей всего. Значит, под местной анестезией. Эх! Когда ни помирать – все равно день терять! Так, кажется, выражаются селигерские плотники?
Я думал все это, а сам уже снова лез в мешок, вынимал необходимое. Неуклюже – какой опыт, откуда?! – колол новокаин, снова новокаин, сердечное укрепляющее, снова новокаин. Прикидывал, какое нужно железо, доставал. Снова колол.
Чуть не отбил себе голову – потеря крови, дурак! Перфторуглерод! Голубой баллон с катетером – в вену. Пошло. Что еще?
Держись, Аниз! Слышишь? Держись!..
Он держался-таки. Хоть и полусмутно, но следил вполне осознанно за моими действиями. Ангрест, придерживая его, откровенно таращился. Что они здесь, полевой хирургии не видели, что ли?
– Будет больно – скажи немедленно! – предупредил я Аниза, не вдумываясь, о чем именно ему говорю: об ожогах или заморозке.
Как правильно резать? Да еще живое, настоящее тело. Будь я хирургом… Сильно подозреваю, что все делал неправильно, раскраивая бедра до кости вдоль. Разбираться в анатомии у меня не было времени. Все внимание уходило на то, чтобы резать ткань, закреплять разрез, открывать кость, колоть снова и снова новокаин, обезболивающее. Еще вспомнил – тоже мне «медик» – противошоковое и противостолбнячное!
Сахарная кость в прожилках сосудов, правда, все залито кровью. Хорошо, что жгуты наложил. Но все равно салфетки пропитываются очень быстро. Я выкидываю их не глядя, кладу новые.
Ладно, еще аутокровь делать не требуется – приходит в голову сумасшедшая мысль: почем я знаю, как эту аутокровь делать надо?! То есть знать-то я знаю, теоретически, но не дай бог еще бы и эту мороку!.. Ладно. Проехали.
Так. Пила. По кости… Брр… Самому не по себе. В сторону! Не отвлекаться. Мелкие зубья вгрызаются в кость. Как положено, с запасом – ткань после ампутации атрофируется, надо чтобы кость не торчала.
А каково врачам работать? Людям в белых халатах? Второй обрубок глухо падает на пол. Все. Отреж-жем, отреж-жем Мересьеву ноги… Пропади оно все пропадом! Любой врач у меня дома сошел бы с ума от такой операции.
Не от самого содержания, врачи народ бывалый, а от того, что пациент при этом не умер. Впрочем, он и до этого не умер, хотя и должен был… Так. Теперь закрываем разрез. Попутно удаляем лишнее.
Мать-перемать – как правильно складывать разрезанные мышцы?! Ну… вроде ладно. Шьем…
– Ты… удивительный лекарь, друг Гар!.. – Аниз, полуодурманенный медикаментами, что-то там тем не менее комментирует, следя за ходом операции. – Никогда я не видел ничего подобного…
Бормочет он вполне бодро. Особенно для наполовину сгоревшего.
– Смотри-ка, труп совсем разговорился, – огрызаюсь я в ответ. Пот льет с меня не градом – ручьями. Вернее, давно перестал, пропитав насквозь всю одежду: белье, кевлар – все… Зашили. Мазь.
Тампон, еще тампон. Еще и еще. Повязка, равномерно обтягивающая сетка, как положено в современной медицине. Все. Все! Теперь уже действительно все! Сделал! И Аниз живой! Ну если все еще живой, значит, должен выжить!
Я медленно сел, отвалясь в сторону, посмотрел оценивающе на Аниза. Вроде действительно пациент скорее жив, чем мертв. Вот уж не думал, что когда-нибудь придется такое…
Еле переставляя ноги – оказывается, три часа с половиной я так и просидел, не разгибаясь! Ничего себе, – я вышел из комнаты в коридор, достал сигареты… Все немедленно оказалось в кровавых пятнах. Да и сам я, признаться…
Вытащив из кармана салфетку, я тщательно обтер руки, досуха. Выбросил испорченные сигареты. Вытащил из кармана новую пачку. Распечатал. Закурил, с трудом унимая неожиданно откуда-то взявшуюся дрожь в руках. Не хуже, чем у грузчика после смены. Сигарета не принесла даже никакого удовольствия. И только когда я, вспомнив про грузчиков, сообразил хлебнуть из фляжки, меня наконец отпустило.
Я стремительно высосал «честерфилдину» до фильтра, выбросил окурок и закурил новую. Ох, давненько я не бывал в таком напряжении! Я поймал пробегавшего куда-то слугу и вернулся в комнату, велев убрать последствия операции.