Ужас внушает только невидимая опасность, опасность, лишенная облика. Если завтра, пережив еще одну смерть, они не найдут живого, с руками с ногами врага, они начнут искать объяснения за пределами реальности. Непонимание рождает мистику. Они будут искать все более фантастические объяснения обрушившейся на них эпидемии смертей и, конечно, найдут их. Следующий несчастный случай лишь утвердит их домыслы. Отсюда следует, что сегодняшнее происшествие должно быть наиболее «чистым». Я бы даже сказал, демонстративно «чистым». Бандиты должны наглядно, собственными глазами убедиться в его случайности. Даже шальной мысли не должно мелькнуть в их головах относительно чьего-то участия в будущей трагедии. Картинка должна быть очевидна, наглядна и однозначна, как школьный букварь. Никаких истолкований! И я знаю, как ее нарисовать.
На этот раз я покинул каюту под утро, догадываясь, что после стольких треволнений бандиты уснут не сразу. Нужный мне иллюминатор я нашел сразу. За столом, уронив голову на лежащие руки, спала моя очередная жертва. Рядом лежал пистолет, он-то меня и интересовал. Просунувшись в иллюминатор по пояс, я, опираясь руками на стол, плавно втянул внутрь ноги, стек на пол. Все движения я проделал очень медленно и потому бесшумно. Плавно выпрямившись, я встал у безмятежно спящего бандита за спиной.
— Эгей! Просыпаться пора, — сказал я ему в самое ухо. Спящий встрепенулся, приподнял голову, одновременно потянувшись к пистолету. Все-таки здорово они напуганы, если даже во сне об оружии думают.
Схватить ствол я ему не позволил, быстро обвил правой рукой горло и сжал ее в локте. Корпусом навалившись на его согнутую спину, я нейтрализовал попытку встать. Левой свободной рукой придержал кисть, приближающуюся к рукоятке пистолета. Противник обмяк и спокойно улегся на стол.
Теперь на завершение операции мне требовалось не больше минуты. Взяв пистолет, я затолкнул в его дуло уголок найденного в кармане жертвы носового платка, крутнул пару раз, растер смазку по ткани. Чтобы разнообразить колер, смазал грязь еще в нескольких местах.
Неаккуратно они содержат личное оружие, неаккуратно. Меня в молодости за такую грязь на неделю бросили на уборку унитазов — не умеешь поддерживать чистоту в малых объемах, потренируйся на больших, там все проще, там даже ничего разбирать не надо: везде рукой достать можно. Научили! Всю остальную жизнь мое оружие блестело, как выставочный финский фаянс.
Передернув затвор, я загнал в ствол патрон, прочие вместе с обоймой вытащил и положил на стол. Теперь осталось вложить пистолет в руку лежащему без сознания бандиту, направить дуло ему в лицо и нажать спусковой крючок. Вбежавшие в каюту через пару минут разбуженные соседи увидят агонизирующее тело, дымящийся в руке пистолет, а на столе обойму и испачканный смазкой платок.
При всей неразвитости бандитов, они, я думаю, смогут на основании увиденного составить логическую цепочку причин и следствий. Для этого не надо обладать способностями Шерлока Холмса. Слишком все наглядно. Днем начальник распорядился привести в порядок оружие, вечером дисциплинированный подчиненный разобрал, почистил (конечно, формально, но тут уж кто как может) свой пистолет. Но уж так вышло, что по собственному ротозейству забыл вытащить из ствола загнанный туда ранее патрон. Надумав проверить действие спускового механизма, он взвел курок, думая, что пистолет пуст, заглянул в дуло, одновременно нажав спуск, — оружие, конечно, выстрелило. Трагедия. Что же, не он первый, не он последний. Такое и в армии случается. Недаром твердят из года в год старшины новобранцам:
«Прежде чем приступить к чистке оружия, проверь, сколько патронов в обойме! Не поленись!» А этот поленился!
Примерно так будут рассуждать завтра добровольные следователи. А что они еще могут предположить? Что темной ночью из иллюминатора, куда голову-то, не обрезав уши, не пропихнуть, вылезает голый злоумышленник, чуть не через весь корабль никем не замеченный пробирается в чужую каюту, шутя справляется со здоровенным вооруженным мужиком, который даже пикнуть не успевает… Нет, это слишком сложная, слишком длинная гипотеза, чтобы прийти в голову простым парням-боевикам. Они привыкли верить своим глазам и делать выводы на основании того, что видят.
О присутствии какой посторонней силы может идти речь, если выстрел еще не дозвучал, а они уже были в каюте? И куда бы мог спрятаться этот неизвестный злоумышленник? В шкаф? Так они не дураки — перероют всю каюту снизу доверху. В коридоре? Но он мгновенно заполнится людьми. В окно? Не смешите. В такую дыру ребенок не протиснется. К тому же там море. И, главное, откуда здесь взяться злодею? Заложники заперты по камерам да еще для верности прикованы к койкам наручниками. Свои? Но зачем и кому это надо? Вот именно этот почти мгновенный доступ к умирающему телу должен был абсолютно убедить сотоварищей жертвы в случайности трагедии. В стопроцентной случайности и в то же время в страшной, мистической закономерности: третья ночь — третий труп!
Именно это мгновенное проникновение посторонних на место происшествия требовало от меня точности более чем ювелирной. Ювелиру что, запорол украшение — расплавил золото и снова ковыряй его резцом. А я чуть просчитался, чуть запоздал — и получай пулю в торчащую из иллюминатора задницу. А она у меня одна-единственная, и не из золота, и в переплавку не пустишь. В своей каюте я тридцать раз отрепетировал быстрый уход. Прыжок на стол, нырок ногами вперед в дыру иллюминатора, завис на срезе палубы. Десять секунд — идеальный результат, двадцать — допустимый.
Соседям убитого, чтобы услышать выстрел, проснуться, протереть глаза, выскочить из каюты в коридор и открыть дверь, потребуется как минимум вдвое больше времени. А может быть, они еще застыдятся объявляться на народе в неглиже. Может, захотят на всякий случай прихватить оружие, а его еще взять надо, взвести. Так что резерв времени у меня имеется, но рассчитывать на него опасно. Двадцать секунд, и ни мгновением больше! А там пусть хоть вовсе в каюту не являются. Мое дело петушиное — я прокукарекал…
Раскрыв ладонь все еще находящегося в бессознательном состоянии бандита, я впихнул туда рукоять пистолета, затянул указательный палец на курок, поднял голову жертвы за волосы. Дуло пистолета взглянуло в закрытый глаз человека. Мне оставалось лишь нажать чужим пальцем на курок.
Но произошло то, что случается рано или поздно во время любой операции. В мою тонко и витиевато сплетенную интригу вломился неуклюжий, непредвиденный, все разрушающий случай! Случай, который девяносто девять раз подряд может положить подброшенную в воздух монетку, обыкновенную, не ту, которая находится у меня в потайном месте, на «орел»!
В дверь стукнули и почти сразу, не ожидая приглашения, открыли. Я мгновенно сдвинулся влево. Что увидел входящий? Своего сидящего на стуле другана и склонившегося над ним незнакомца в черном, чем-то очень знакомом спортивном костюме. Положение было более чем критическое. Впервые за многие годы я растерялся. Что предпринять? Достать визитера в проеме двери я не мог. Стрелять — значило начисто разрушить всю затеянную игру, перейти к открытым боевым действиям, в которых я, так или иначе, проиграл бы. Перевести рукопашную в коридор — наверняка разбудить всю команду.