Так же, как не смогли понять поступок подорвавших себя гранатой ревизоров. Зачем, если можно было еще бороться, отстреливаться, наконец, торговаться? Они искали в зависимости от своего интеллекта и воспитания корыстные или героические мотивы и тем загоняли себя в тупик. Ни выгода, ни романтизм не могли двигать ими. Ими руководил затверженный, усвоенный на уровне рефлексов устав и расчетливый, на грани цинизма, реализм. Если прямой, наиболее рациональный способ решения проблемы требовал лишить какого-либо человека жизни — он умирал. Если требовал самоубийства самого агента — тот, не задумываясь, кончал с собой, как это сделали ревизоры. Это не было ни ужасно, ни печалено — это было выгодно Делу. Это было самое простое и действенное и потому предпочтительное из всех прочих решение. Так мыслил Резидент, так мыслил Контролер. В этом особом стиле мышления и следовало искать точки соприкосновения. Искать выход.
Резидент поставил себя на место Контролера. Что бы сделал в его положении он? Вернее, что бы он не мог не сделать? Он бы не мог покинуть поле боя, не подобрав хвосты! Он должен максимально чисто убрать после себя территорию. Куда там лондонскому дворнику, с него за пропущенную соринку не спросят, а со спецов, случись такое, голову снимут вместе с погонами. Это значит, что хотя бы один раз Контролер объявится возле объекта. Он попробует изъять приемники, промежуточные передатчики, снять микрофоны. Даже после самоликвидации они представляют улику. В крайнем случае он попытается узнать, стоят они еще на месте или нет, понять, насколько близко к нему подобрались преследователи. Конечно, он их не изымет и не снимет. Он очень осторожен и наверняка учует слежку за версту. Но придет. В этом Резидент был уверен.
Это рефлекс. Это не объяснимая логикой тяга, ведущая преступника на место совершенного им преступления. Как лиса, уходящая от погони, метет свой путь хвостом, так и он будет стараться уничтожить ведущие к нему следы-улики. Не сегодня, так завтра он пройдет здесь. Его не надо искать, его надо просто ждать.
Но как среди многих прошедших по улице прохожих найти одного-единственного неизвестного человека? Как узнать среди тысяч текущих мимо лиц одно, которое к тому же совершенно неизвестно?
Безнадежное, бессмысленное занятие. Отловить и допросить все эти тысячи? Утопия. Потянуть за каждым «хвост» слежки? Тысячи «хвостов»? Даже если за одним человеком пустить одного шпика — таких сил не наберешь.
Но должен же быть выход! Не бесплотный же дух Контролер. Не невидимка же в самом деле. Должен же он, пройдя здесь, оставить хоть какой-то самый малый след.
След!
Оставить след…
Следы…
Резидент снова и снова проговаривал зацепившее его слово, вертел его и так и эдак, пробовал на вкус. След. Что-то было в нем очень тревожное, приближающее к решению проблемы. След в жизни. След за горизонт. След, оставленный на земле.
Ну, конечно, следы! Человек ходит по почве, по земле ногами! Он не птица, он не умеет летать, ему нужна опора, в нее впечатывает он каблуки. «Топ-топ, топает малыш». Как в песне. Идущий человек всегда оставляет следы! Это неизбежность, которую не научились избегать даже спецы…
Ноги.
Вот оно, решение!
Резидент вызвал физика. Физик использовался редко. Он давал такие советы, какие никто, кроме него, дать не мог. Резидент ценил узких специалистов. Иногда они были незаменимы. Иногда они были ценнее целой роты боевиков. Он ценил их и потому прикармливал. Не очень жирно, но методически. Физик работал заведующим кафедрой в местном техническом университете. Когда-то ему срочно понадобились деньги, и он попал на крючок. С тех пор он время от времени подрабатывал в неизвестной ему организации, выполняя не всегда понятную ему работу. Он подозревал, что работает «на безопасность». Ему так было удобнее.
— Что произойдет, если улицу полить раствором радиоактивной жидкости? — спросил Резидент.
— Полгорода схватит дозы.
— Это второстепенно. А можно ли будет читать следы ушедшего человека?
— Если концентрация будет достаточной.
— Посчитайте насыщенность раствора и подготовьте двадцать приборов, способных принимать сигналы с расстояния до двух метров. Сколько на это потребуется времени?
— Неделя, — ответил физик.
— Пять часов! — объявил Резидент. — За каждую сэкономленную минуту вы получите один процент от общей суммы, за каждую просроченную минуту мы снимем полтора процента.
— Это невозможно!
— Это возможно. На этом листе напишите все, что вам нужно…
Приборы были готовы через четыре с половиной часа. Это стоило Резиденту трети резервного фонда. Но это стоило того!
Поперек всех улиц и переулков, по всем мостовым и тротуарам, где мог пройти Контролер, был разбрызган радиоактивный раствор. Ширина фонящих полос была выбрана таким образом, чтобы даже очень широко шагающий человек ступил на нее дважды. То есть чтобы запачканными оказались обе подошвы обуви.
Радиация не имела ни цвета, ни запаха, она не была различима для человека, не имеющего специального прибора. Она никого не могла насторожить или напугать. Радиация не напоминала клей, грязь или липучку вроде репейника, но она намертво прилипала к обуви. И, ступив на нее раз, человек тащил ее дальше, куда бы ни шел. Тысячи невидимых всем, невидимых Резиденту следов расползлись по городу во все стороны. Где-то на остановках и перекрестках они кучковались, образуя пищащие радиоактивные лужи, где-то расходились по одному. Каждый человек, в тот день ступивший на меченый асфальт, нес легко читаемую информацию об избранном им маршруте. Их были тысячи, меченных невидимой меткой прохожих. Много, но уже не первоначальные триста тысяч! Это была уже совсем другая цифра. С ней можно было работать. Можно было надеяться на какой-то результат. Конечно, внешние шпики, охранявшие Зону, его не узнали. Они не могли его узнать, потому что не представляли, кого искать, но это было уже неважно. Хотел того Контролер или нет, он, переступив невидимую контрольно-следовую полосу, дал начало следу, который неизбежно должен был вывести к нему. Он сам, своими собственными ногами вырисовывал стрелку, указывавшую его путь! Невидимка лишился своего главного преимущества — невидимости!
Дальнейшее было делом техники.
На подходах к вокзалам, аэропортам, на перекрестках магистральных дорог, на остановках встали «слухачи». Молодые симпатичные парни тащили в руках над самой землей спортивные сумки и «дипломаты», на поясах у них болтались плейеры, в ушах торчали наушники. Они не привлекали ничьего внимания. Нормальные парни. Ходят или стоят на месте, кого-то поджидая, балдеют, слушая только им известную музыку. Ничего необычного. Необычное было в «дипломатах» и сумках — чувствительные, настроенные на нужную волну счетчики Гейгера. К ним через неработающие плейеры тянулись провода наушников. И слушали парни не очередную модную попсу, хотя и пританцовывали ногами в такт незвучавшей мелодии, — слушали чужие следы. И как только в наушниках раздавались щелчки при приближении какого-нибудь прохожего, они давали условный знак, и вдогонку тому прохожему, отделившись от недалекой веселой компании или выйдя из ближайшего магазина, шел опытный «топтун».