– И еще кое-что, – провозгласил Игрок, обращаясь к толпе. Он запыхался, слегка ссутулился и тяжело дышал. – Мне только что сообщили, что нами, возможно, будет интересоваться какой-то репортер. Подробностей пока не знаю, но, видимо, захочет посмотреть, чем мы тут занимаемся. Насколько мне известно, он уже может оказаться здесь, среди нас. Так что имейте в виду, ребята: заголовок «Продавцы энциклопедий открывают новые возможности для малообеспеченных семей» звучит гораздо хуже, чем «Продавцы энциклопедий обманывают покупателей». Поверить, конечно, нелегко, но именно так они постараются нас изобразить. Поэтому, если этот репортер вдруг станет задавать вам вопросы, я хочу, чтобы вы держали рот на замке. На все вопросы отвечайте одной фразой: «Без комментариев». Слышите? Попытайтесь узнать его имя, на кого он работает. Если получится, возьмите визитную карточку, а потом отдайте ее мне. Надеюсь, всем все понятно. Вопросы есть?
– Нет! – проревела в ответ толпа.
– Поймите, речь идет о плохих людях. Они не хотят, чтобы вы зарабатывали деньги. И не хотят, чтобы наши клиенты получали новые знания. Я не знаю, какого черта добиваются эти ребята, но поскольку я возглавляю нашу с вами группу – даю слово, что мы по-прежнему будем стараться изо всех сил, чтобы сделать этот мир лучше. И пока мы этим занимаемся, деньги у нас не переведутся.
На этом собрание закончилось, и все друг за другом потянулись к бассейну, возле которого мы собирались по вечерам. Я стал протискиваться через толпу, стараясь не потерять Читру из виду. Я заметил, как она сказала что-то Ронни Нилу и вышла. Тот после минутного колебания последовал за ней, но мне показалось, что они все же вышли не вместе.
Внизу, возле бассейна, начальники команд хватали ящики с пивом «Бад», «Миллер», «Курс» или еще каким-нибудь подешевле и запихивали их в холодильники. Потом кто-нибудь приносил радио или магнитофон. Уж не знаю, беспокоила ли музыка остальных постояльцев, по крайней мере, никто ни разу не пожаловался.
Я всегда присоединялся к общей компании, хотя бы ненадолго, но в этот вечер мне было не до того. Хотелось побыть одному. Общее собрание и без того было настоящей пыткой, правда, монолог Игрока хотя бы отвлек меня ненадолго. Теперь же, оставшись в одиночестве, я хотел только одного – сбежать куда-нибудь подальше. Поддерживать светскую беседу, смеяться над глупыми шутками я был просто не в состоянии. Я даже боялся, что если выпью банку-другую пива, то непременно разрыдаюсь.
Я вернулся в свой номер. Кроватей было две на четырех человек; Ронни Нил объявил, что будет спать один, Скотт и Кевин договорились устроиться вдвоем, следовательно, мне оставалось спать на полу. Платили за ночлег не мы, так что жаловаться не приходилось. Уж не знаю, сколько стоил номер и сколько из этой суммы приходилось на каждого постояльца, но как только я открыл дверь, меня тут же окатило волной вонючего воздуха. Здесь пахло и плесенью, и по́том, и табаком, и еще какой-то затхлой мерзостью. Тем не менее, оказавшись один в пустой комнате, я немного успокоился.
Некоторое время я просто сидел, тупо уставившись в безразлично-серое лицо телевизора: быть может, там уже рассказывают про убийство; наверное, мне стоит посмотреть. Но я продолжал тупо пялиться на экран, боясь того, что увижу, и того, что пропущу. Наконец, собравшись с душевными силами, я вскочил и включил телевизор.
Ночные новости должны были уже давно закончиться, но я подумал, что если убийство обнаружили, все местные телекомпании наверняка ухватятся за возможность воспользоваться наконец своим оборудованием для прямого эфира. Но не тут-то было. Никаких полицейских машин, никаких вертолетов, зависших над фургоном. Я присел на край кровати, вцепившись руками в рваное покрывало, впитавшее запахи пепельницы и бальзама после бритья, и бессмысленно смотрел на экран, на котором кривлялся Эдди Мерфи. Джонни Карсон истерически хохотал над его гримасами. Я не вполне понимал, кого или что изображает Эдди Мерфи, но радость Джонни Карсона действовала на меня успокаивающе. Разве мог я быть свидетелем убийства, живя в мире, где звучит безудержный хохот Карсона?
Я готов был ухватиться за это сомнение, как за последнюю соломинку, но слишком много оставалось вопросов. Я открыл ящик прикроватной тумбочки и извлек оттуда телефонный справочник. Но «Медицинской службы Олдгема» в нем не оказалось – ни в «желтых страницах», ни в алфавитном указателе. Само по себе это еще ничего не доказывало: заведение могло находиться где-нибудь неподалеку, но на территории соседнего округа. Беда была в том, что, не зная, где они находятся, я не мог выяснить их телефонный номер, а следовательно, не мог позвонить и узнать, что это за организация и известен ли им парень по имени Ублюдок. Странный бы вышел разговор, ничего не скажешь.
Я встал и выглянул в окно. Для этого мне пришлось отодвинуть коричневые занавески, с которых сорвался целый вихрь пыли, отчего я едва не закашлялся. Сквозь закрытое окно в комнату просочились задорные звуки музыки и смеха. Внизу, возле бассейна, собралось около тридцати наших. Я ненадолго заглушил журчание кондиционера и постарался расслышать хоть что-нибудь, но сквозь стекло удавалось различить только яростно-оптимистический мотивчик песенки «По солнечному лучу». [21] Тем летом она звучала повсюду, и я ее терпеть не мог. Но противиться ее мощному, заводному ритму было невозможно. Мелодия весело звенела, словно говоря о том, что где-то там, в другом месте, люди весело проводят время. Что ж, в другом месте – очень даже может быть. Разумеется, это было тупое, бездумное, стадное веселье, но все-таки веселье. Мне было совсем невесело сидеть в номере, где все пропахло табаком, а к ковру присохли капли заскорузлой спермы, и гадать, действительно ли при мне застрелили в тот вечер двух человек. Да, это было чертовски невесело. Уж лучше спуститься по солнечному лучу к бассейну, глотнуть водянистого пива и, может быть, даже поухаживать за Читрой.
Я снова посмотрел в окно и увидел Читру. Она сидела на краешке деревянного откидного кресла: эти неудобные конструкции явно были придуманы для мучения курортников, которые готовы терпеть их ради того, чтобы получить ровный загар, – так уж заведено в этой стране, да и не только в этой, хотя я об этом еще не знал. Длинные пальцы Читры, с ярко-алыми ногтями, унизанные серебряными кольцами, крепко обвили банку с пивом. Как и все остальные, она по-прежнему была в своей рабочей одежде – в черных широких брюках и белой блузке. В этом наряде она была похожа на официантку, на очень красивую официантку.
Дело в том, что в январе мне должно было стукнуть восемнадцать, а я все еще оставался девственником, и меня это начинало здорово напрягать. Не то чтобы я не мог больше ни о чем думать, лез на стену и мечтал поскорее рвануть к шлюхам, как в фильме «Порки». [22] Скорее, мне просто начинало казаться, что жизнь проносится мимо, как будто всех моих знакомых пригласили на веселую вечеринку, а у меня перед носом захлопнули дверь. До меня доносились музыка, взрывы хохота и звон бокалов, полных шампанского, но присоединиться к общему веселью я не мог.