Именно на ней я увидел Мелбери. Он лежал, вытянувшись во весь рост, и выглядел спокойным.
– А, Эванс. Спасибо, что пришли. – Он спрыгнул с кровати с грациозностью канатоходца и тепло пожал мне руку. – Миллер весь день заставлял меня писать письма, но я отправил только одно. Если человек не знает, к кому обратиться в трудную минуту, то он действительно беден.
Я хотел было сказать, что человек, который не знает, как выбраться из долговой тюрьмы, более подходит под определение бедного, но попридержал язык. Я также ничего не сказал о чести быть единственным человеком, к которому он обратился за помощью.
– Я пришел сразу, как получил вашу записку, – сказал я.
– Мне по душе пунктуальные люди, – сказал Миллер.
– О, оставьте нас одних, пожалуйста, – резко сказал Мелбери.
– Не вижу причин вести себя грубо, – заметил Миллер, явно обиженный. – Мы все здесь джентльмены.
– Я не намерен слушать, кого вы считаете джентльменом, а кого – нет. Идите прочь.
– Вы недоброжелательны, сэр, – сказал ему Миллер. – Очень недоброжелательны. – Потом он вышел, закрыв за собой дверь.
– Хотел бы я, чтобы этого мерзавца выпороли хлыстом, – сказал мне Мелбери. – Проходите, Эванс, садитесь и выпейте этого мерзкого портвейна, который он прислал. Ему должно быть стыдно предлагать такую дрянь за такие деньги, но все же это лучше, чем ничего.
У меня не было особого желания пить вино, получившее столь низкую оценку, но все же я составил ему компанию. Мы устроились подле камина, и Мелбери улыбнулся так, словно мы были в клубе или у него дома.
– Ну, – сказал он после долгого неловкого молчания, – как видите, я здесь застрял, и нужно, чтобы кто-то вытащил меня отсюда. Поскольку вы неоднократно уверяли меня, что хотите сделать что-нибудь полезное для тори на этих выборах, я, естественно, остановил свой выбор на вас. Нисколько не сомневаюсь: газеты вигов раздуют этот инцидент. Я совершенно уверен, что это Догмилл подговорил Миллера на подобные неблаговидные действия. Не то чтобы такой мерзавец, как Миллер, нуждался в подстрекательстве, но я чувствую здесь преступный сговор, которому можно противостоять только с помощью силы, уверяю вас. Однако, прежде всего, мы не можем себе позволить дать газетам вигов такой скандальный повод, как долговая тюрьма. Надеюсь, вы со мной согласны.
– В общем смысле, конечно, – сказал я с кислой улыбкой. – Но хотелось бы знать точнее, сколько будет стоить замять скандал.
– О, – он махнул рукой, – пустяки. Сущие пустяки. Сумма настолько мала, что мне даже неудобно вам говорить. Уверен, такой джентльмен, как вы, тратит в год вдвое больше, к примеру, на охоту. Кстати, вы, вероятно, любите стрелять. После выборов вы обязательно должны приехать ко мне в поместье в Девоншире. Там заменательные места для охоты, и многие видные члены нашей партии собираются приехать.
– Благодарю за приглашение, – сказал я, – но я бы хотел знать, какую сумму вы просите.
– Посмотрите, каким серьезным вы стали. Можно подумать, я прошу вас заложить ваше поместье. Поверьте, речь идет о мизерной сумме. Совершенно мизерной.
– Мистер Мелбери, соблаговолите назвать сумму.
– Конечно, конечно. Долг составляет двести пятьдесят фунтов, и только, не считая, естественно, мелких расходов на мое проживание здесь. Речь идет о нескольких бутылках вина и еде. Бумага и чернила тоже здесь дороги, что я считаю нелепым. Я полагаю, всего понадобится двести шестьдесят фунтов.
Я не мог поверить, что он с такой легкостью говорит о подобных суммах. Двести шестьдесят фунтов были серьезной суммой даже для Мэтью Эванса. Она составляла более четверти его вымышленного годового дохода. Для Бенджамина Уивера она означала потерю большей части денег, изъятых в доме судьи Роули. Я не представлял, как заплатить такую сумму, хотя понимал, что отказ будет означать серьезное поражение.
– Если я могу позволить себе быть откровенным, мистер Мелбери, мне говорили, что у вашей жены большое состояние.
– Вы намекаете на то, что она еврейка, сударь? – резко спросил он. – Вы на это намекаете? Что раз я женился на еврейке, то не нуждаюсь в деньгах?
– Нет, я не это имел в виду. Я только хотел сказать, что слышал – она вышла за вас замуж, имея большое состояние.
– Все полагают, что раз она еврейка, у нее должны быть деньги. Должен вам сказать, моя жизнь – не спектакль «Венецианский купец», где жене нужно лишь стащить у отца мешки с деньгами, и все будет хорошо. К сожалению, сударь, в жизни все сложнее, чем в театре.
– Я ничего не говорил о богатых отцах с мешками денег.
– Очень хорошо, – сказал он, беря меня за руку. – Простите, я погорячился. Я знаю, вы не хотели ничего дурного. Вы хороший человек, Эванс, очень хороший человек. И я уверен, понимаете, что мужчина не может хвататься за юбки жены всякий раз, когда ему грозит опасность. Что это тогда за жизнь?
Означало ли это, что я должен был отдать Мелбери все до последнего пенни, дабы избавить его от необходимости просить денег у своей жены? Эта мысль привела меня в ярость. Естественно, мне также не доставляла радости мысль, что он потратит небольшое состояние Мириам на уплату своих долгов, в то время как сам безрассудно тратил деньги на игру.
– Мне кажется, узы брака должны смягчать мужскую щепетильность.
– Слова холостяка. – Он засмеялся. – Когда-нибудь вы сами женитесь, тогда узнаете, что все гораздо сложнее, чем вам кажется. А сейчас что скажете, Эванс? Вы поможете победить вигов или нет?
Что я мог сказать?
– Конечно.
– Великолепно. Тогда надо найти Миллера и дать ему хорошего пинка.
Поскольку мы были закрыты снаружи, то нашли Миллера лишь после того, как поколотили в дверь. Мелбери с ликованием сообщил, что я подпишу вексель, а он вернется и заставит Миллера ответить за свою грубость после того, как закончатся выборы.
– Я не могу согласиться с тем, что вы называете мое поведение грубостью, – сказал Миллер. – Разве это грубо – требовать то, что принадлежит вам. А вот отказываться заплатить то, что должен, – это недобропорядочно. Но не будем больше об этом. Что касается подписи векселей, боюсь, это не пройдет. Вы видите, куда мистера Мелбери привел вексель, который он когда-то с легкостью подписал, а деньги так и не были уплачены. Мне, мистер Эванс, нужно что-то более существенное, чем ничего не значащий листок бумаги. Вот какой урок извлекла нация из краха «Компании южных морей»: обещание, написанное на бумаге, это одно, а выполнение этого обещания – совершенное другое.
– «Компанией южных морей» управляет кучка бесчестных вигов, которые не выполняют своих обещаний, – пробормотал Мелбери, явно расстроенный, что его сравнивают с директорами этой компании.
– Виги или тори, мне все равно, – сказал Миллер. – Если человек настолько недобропорядочен, что не держит своего слова, меня не волнует, к какой партии он принадлежит. А в данный момент меня лишь волнует, как я получу деньги от мистера Эванса.