Разговор за столом не отличался особым разнообразием, а скорее походил на общение прилично воспитанных и уважающих друг друга людей.
– Надеюсь освободиться пораньше, – сказал Клим Пантелеевич, аккуратно намазывая масло на ломтик лаваша. – Может, на днях навестим Высотских? Послезавтра у них журфикс. Давно приглашают… Все обещаем зайти, да не получается. Неудобно как-то… Говорят, последнее время там собираются сливки местного провинциального общества.
– Хорошо было бы, право! Я так и не видела Виолету Константиновну после ее французской диеты, – проворковала супруга, снимая фарфоровый чайничек с верхушки самовара.
– Не спорю – диета штука полезная, но если еще и поститься как положено, то можно совсем себя извести. А мы с тобой, дорогая, тоже хороши: Успенский пост не соблюдаем, – расправляясь с алым куском ветчины, сокрушался Клим Пантелеевич.
– Почему бы нам самим не собрать гостей? А ты, как всегда, их чем-нибудь порадуешь. Помнишь, как долго все обсуждали приготовленный тобою шашлык? А чем на этот раз ты бы смог удивить ставропольское мелкопоместное дворянство? – будто не слыша упоминания о церковном запрете чревоугодия, подперев щеку рукой, весело интересовалась Вероника Альбертовна.
– Снова шашлыком, но не простым, а чабанским.
– Как это?
– Рецепт насколько прост, настолько и стар: хорошо промытые и посоленные куски свежеразделанного барана складывают в его же шкуру, завязывают оба конца пеньковой веревкой и, положив в яму, на полвершка засыпают землей. Сверху разводят костер и ждут, пока все угли полностью не перегорят. После этого шкуру вытаскивают, вскрывают, достают мясо и подают его гостям на лаваше. Весь фокус в том, что до поры до времени никто, кроме шашлычника, не знает, где находится мясо, и все терпеливо ждут, когда же, наконец, принесут все необходимое для жарки. А хозяин выдерживает паузу и, невозмутимо помешивая кочергой костер, ведет непринужденную беседу.
– Замечательно! Так за чем же дело стало?
– Тут главное, мясо должно быть нежным. Лучше всего, конечно, молодой карачаевский курдючный барашек. Сочная трава высокогорий придает такой баранине специфический аромат. Но… надобно сначала дождаться окончания поста, а то ведь люди не поймут, – наливая чай с мятой, предположил хозяин дома.
Внизу зазвонил дверной колокольчик, что означало не только прерванный завтрак, но и, возможно, новости, которые иногда резко меняют нашу жизнь и не всегда в лучшую сторону.
Приветливая горничная уже впустила немолодого господина. В нем легко узнавался известный в Ставрополе делец в трех ипостасях: ростовщик (два собственных ломбарда), ювелир (мастерская и ювелирный салон на паях) и аптечный магнат (аптеки в Ставрополе, Кисловодске и Пятигорске) – Соломон Моисеевич Жих.
– Покорнейше прошу извинить, уважаемый Клим Пантелеевич, что так рано потревожил ваш покой и заранее не договорился о приеме, но дело, о котором пойдет речь, для меня очень важно. Могу ли я рассчитывать на аудиенцию? – слегка заискивающим тоном вымолвил Соломон Моисеевич. Белая рубашка визитера была не первой свежести – с полосками желтого высохшего пота по краям воротничка. Сильно нафиксатуаренный пробор делил его голову на две равные части.
– Не вижу препятствий, пройдемте в кабинет, – сдержанно ответил адвокат, и по его спокойному лицу пробежала едва заметная тень легкого неудовольствия. Сказать по правде, Жиха в городе не особенно жаловали, но обойтись без него тоже не могли.
Посетитель и хозяин удобно расположились в мягких кожаных с широкими подлокотниками креслах. Низкий столик из красного дерева разделял собеседников. Все детали кабинета были выполнены в английском стиле, характерном для начала уже безвозвратно минувшего девятнадцатого века.
– Видите ли, уважаемый Клим Пантелеевич, с самого детства мой покойный папа меня учил: «Сынок, работай и откладывай, и ты всегда будешь иметь кусочек хлеба и даже немного кошерной говядины на праздник». Я долго и усердно трудился, по крохам собирал капитал, во всем себе отказывал и только сейчас начал понемногу жить так, как давно живут почтенные люди нашего города, – вытирая платком пот дрожащими толстенькими пальчиками, быстро лепетал Соломон. – Вы, должно быть, видели мою Кларочку, она намного моложе, но ей удалось вернуть мне радость после смерти жены. Первое время наши чувства расцветали магнолией! Я мечтал о большой и дружной семье, а для будущих детей даже купил пианино работы одного известного мастера из Данцига. Но Клара просила подождать. Прошло три года. Я заметил, что ее стала одолевать скука, и она все чаще выражала неудовольствие по любому поводу. Мое существование стало невыносимым, но я продолжал мириться с ее прихотями. А что я мог поделать? – безостановочно прерывая себя глубокими нервными вздохами, почти задыхаясь, лепетал негоциант.
– Мне кажется, что вам не стоит так переживать. Разрешите угостить вас рюмочкой великолепной вишневой наливки. Вероника Альбертовна, моя жена, готовит ее по старому, очень редкому рецепту, из местной шпанской вишни. – Адвокат неторопливо подошел к стоящему у окна узкому, высокому шкафу из красного дерева, открыл резную дверцу, достал хрустальный, почти полный графин и две рюмки на изящных ножках. – Этот нектар прекрасно согревает кровь и успокаивает душу, – наливая напиток, гостеприимно и по-доброму произнес Клим Пантелеевич, проникаясь жалостью к этому несчастному человеку.
– Дай бог здоровья вам и вашей очаровательной хозяйке. Как учит нас Талмуд – добро рождает добро, – отпив глоток, ответил на любезность Жих.
– Благодарю вас, – слегка причмокнув от удовольствия и возвращая рюмку на столик, проронил хозяин дома.
– Я великодушно прошу вас сохранить наш разговор в секрете. Дельце, которое я вам поведаю, матримониальное и носит сугубо конфиденциальный характер, – осторожничал визитер.
– Хранить чужие секреты – непременный атрибут моей профессии. Это называется адвокатской тайной, – не сводя глаз с лица собеседника, сухо проронил Ардашев.
– Я в этом и не сомневался… Это я так, на всякий случай… Вы уж не обессудьте… Однако же я продолжу… Не так давно мы были в гостях у очень уважаемых и порядочных людей – у графа и графини Высотских. Вы хоть и новый здесь человек, а с ними, наверное, уже познакомились… – Ардашев утвердительно кивнул. – Так вот, когда после десерта я с Аристархом Илларионовичем вышел прогуляться в сад, то застал там Кларочку, беседующую с молодым человеком. Его лица я толком не разглядел, да и он как-то сразу ретировался. Клара объяснила, что это доктор, у которого она лечится. Надо признать, последнее время она чувствовала себя неважно и довольно часто посещала врача. По-правде говоря, я большого значения этому не придал. Но не прошло и трех дней, как по почте некий аноним прислал цветную карточку, знаете, такие иногда продают в лавках, особенно на первое апреля, с рисунками срамного свойства. Вот, полюбуйтесь. – Соломон Моисеевич достал из внутреннего кармана надорванный сбоку конверт и передал адвокату. Внутри оказалась глянцевая открытка далеко не пуританского вида. На ней был нарисован доктор, приложивший ухо к обнаженной спине дамочки и страстно сжимающий ее пышный бюст. При этом мадам говорила: «Доктор, я лечусь у вас уже полгода, но по-прежнему чувствую стеснение в груди».