– Ну, и удалось ли ему окончательно ангажировать сию мадам? – с некоторой долей азарта осведомился Ипполит Константинович.
– Этого знать не могу, да и не хочу. Как говорит наш батюшка Филарет, «незаконные интимные связи богопротивны суть».
– А зря, зря. Ты все знать должен. Для того мною здесь и поставлен. Ну ладно, значит, так: пьянь эту завтра же утром арестовать, – тяжело опустившись в кресло, приказал полицмейстер.
– Осмелюсь заметить, для этого мы не имеем достаточных оснований, да и его полковое начальство сразу же начнет скандалить, – возразил Ефим Андреевич.
– А это, господин коллежский асессор, не вашего разумения дело. Постановление на арест подготовьте, а я подпишу, – раздраженно заметил начальник полицейского управления.
– Прикажете допросить подозреваемого? – осведомился Поляничко.
– Вы что, циркуляр забыли или, может, напомнить вам обязанности при производстве ареста? Вы где обучались? – теряя самообладание, все больше выходил из себя хозяин кабинета.
– Виноват, ваше высокоблагородие, на медные деньги учен-с. Исполню как прикажете-с, – не желая дальше «дразнить гуся», вытянулся во фрунт Ефим Андреевич.
– То-то же. Вы, Поляничко, не зарывайтесь. А то вот поставлю на ваше место Каширина, тогда у вас хватит времени с инструкциями ознакомиться, – кивая в сторону молчавшего все это время Антона Филаретовича, слегка подобревшим голосом вполголоса пробубнил начальник. – Ступайте работать! – закончил беседу Фен-Раевский и хлопнул слегка ладонью по зеленому сукну письменного стола.
Откинувшись в кресле и глядя вслед удалявшимся подчиненным, полицейский начальник самодовольно хмыкнул: завтра он сможет доложить губернатору о поимке опасного злодея, осмелившегося учинить смертоубийство чуть ли не под окнами губернаторского дома. Останется только документально изобличить мерзавца и получить собственноручно написанное признание. А уж это в Ставропольском полицейском управлении делать умели всегда.
«Зря я все-таки обидел этого старого служаку, – с горечью сожаления подумал полицмейстер. – Уж как ни как, а двенадцатый год верой и правдой… При нем розыск преступников достиг несомненных успехов. А фотографирование и ведение картотеки на каждого задержанного? Ведь это опять же Поляничко организовал. Чуть свет – он уже на службе, а уходит затемно… Оно, конечно, мужичонкой-то неотесанным от него несет… Ну а куда деваться? Отец-то его из крепостных в купцы выбился, да и отдал младшего сына на обучение… Ну да ладно! Чего уж там! Вся страна такая! Вот недавно привели одного мазурика. На стул посадили, на грудь, как положено, повесили дощечку с фамилией, с годом съемки и номером. Фотограф магний жечь стал. Накидку набросил. Вроде бы все быстро и без затей: раз – en face, два – в профиль. Да куда там! Вор, чтобы его фотографическое изображение не удалось, начал гримасы корчить! Ефим Андреевич смотрел на его выкрутасы, смотрел, молчал, все табачок нюхал, а потом надоело ему, и приказал он этого супостата увезти. Утром охрана рассказывала, что этот самый вокзальный воришка всю ночь в дверь камеры стучал. «Хочу, – говорит, – на энту карточку сниматься, и как можно скорее». Спрашиваю на следующий день у Поляничко, как это он его так быстро сумел уму-разуму научить. А тот молчит и только хитро в ус посмеивается… Ну, вобщем, рассказал. Оказывается, посадил он его в камеру к одному буйно помешанному преступнику. Жена его в заезжем цирке арену подметала да изменила мужу с клоуном. Но «люди добрые» ему об этом донесли. Домой пришел, как мог, себе лицо размалевал, Арлекином нарядился и стал ждать благоверную. Не успела она войти – он ей нож в сердце… А потом голову ей отрезал и вместе с этим искаженным от страха женским лицом стал заглядывать в окна домов и самолично корчить рожи. Полгорода чуть заиками не сделал. Насилу его городовой догнал да в камеру запер. Мужик-то умом тронулся, но гримасы строить продолжал. Вот к нему-то и подсадили вора, чтобы не скучно было, да только он такого соседства не вытерпел… Ну, а что до православных правил, то, конечно, лучше Ефима Андреевича только один батюшка, наверное, церковную службу знает. Тут уж ему равных нет! Да и то, бывало, сетует, что молодые священники служат с пропусками, торопливо и небрежно. А как он молится! Истово, усердно крестясь с поясным поклоном, как старый опытный монах, и большую часть службы простаивает на коленях. С главной задачей – раскрытием преступлений – Поляничко справляется, но делает это не столько благодаря логике рассуждений, сколько житейской мудрости и огромному жизненному опыту. Даст бог, до пенсии дослужит. А там, году в двенадцатом, выйдет в отставку с шестым разрядом – коллежским советником. Ну, это потом будет, а пока только двести рубликов в месяц – особенно не разгуляешься. Шутка ли, шестеро детей и всем образование дал! Четверых сыновей выучил! А две его девочки-близняшки с отличием гимназию окончили. Теперь вот барышни на выданье. Такой вот у меня начальник губернского сыска – другого не надо».
Жалобно застрекотал телефонный аппарат. Оказалось – жена. Наталья Никитична сообщила мужу, что Высотские сегодня приглашают к себе. Идти в гости не хотелось. Придется утолять любопытство присутствующих и отвечать на вопросы о сегодняшнем происшествии, чего должностное лицо, да еще такой важный полицейский чин, делать не должно. С другой стороны, не меньше прельщала возможность получить дополнительную информацию о фигурантах нашумевшего преступления. В таком деле даже сплетни могут оказать неоценимую услугу, а потому приглашение было принято, и через час Фен-Раевские уже поднимались по ступеням мраморной парадной лестницы, охраняемой с боков каменными львами.
Особняк Высотских стоял на Александровской улице и вполне бы сошел за средневековый замок, если бы не модерновый стиль. Здание казалось еще выше благодаря классическим греческим вазам, венчающим весь передний декор. Двухэтажный дом выходил на улицу фасадом, отделанным голубой голландской плиткой и украшенным узорчатыми входными дверьми. Его внутреннее убранство было под стать внешнему. Парадная лестница разбивалась об ослепительно яркую переднюю, пол которой был выложен белоснежным мрамором, покрытым персидским ковром овальной формы. Холодный камень прихожей уступал дорогу благородному дубовому паркету с восточным орнаментом. Потолок, несмотря на тяжесть массивной золоченой лепнины, отличался легкостью и наполнял светом все помещение огромной залы, которое из-за расположенных в самом верху зеркал казалось бесконечным.
Гостиная, бильярдная, музыкальный салон, кофейная и курительная комнаты – все было обставлено хорошей подделкой под антикварную мебель периода Людовика XIV, а развешанные по стенам гобелены многократно усиливали ощущение реальности раритетов.
Непосредственно за домом раскинулся фруктовый сад с прудом, питавшимся хрустально чистой водой из Желобовского ручья.
Как правило, собирались по пятницам. Пропускали только пятницу 13-го. Гостей здесь жаловали в любое время, и завсегдатаи могли являться без приглашений. Но, как люди воспитанные, они каждый раз осведомлялись у хозяев об удобном для них времени приема.