– А если я откажусь это сделать?
– В таком случае я буду вынужден применить к вам свои служебные полномочия.
– Что вы имеете в виду?
– Вынужден буду предъявить вам обвинение в соучастии в преступлении. А именно кражи предметов искусства из национального музея. В том числе картины «Мона Лиза».
– Вы же знаете, что ваши обвинения бездоказательны. Мне достаточно нанять хорошего адвоката, чтобы он отмел все ваши нападки.
– Позвольте с вами не согласиться, вы осведомлены о таких деталях, которые могут быть известны только преступнику. И уверяю вас, вашему адвокату будет чрезвычайно сложно. А потом не забывайте такую вещь, как подорванная репутация газеты да и ваша собственная. Полиция умеет доставлять неприятности, когда ей наступают на мозоль, – мило улыбнулся инспектор. – Итак, я вас слушаю.
– Я не знаю, кто этот человек. Он не показывал мне своего паспорта, а спрашивать, где он проживает, не в наших правилах.
– Наверняка он вам говорил нечто такое, что не вошло в материал. Он сказал вам, кому продал статуэтки? – голос инспектора посуровел. Лицо девушки выражало сомнение, осталось лишь слегка надавить. – Итак, я жду!
– Да, он сказал, что продавал их писателю Аполлинеру.
– Поэту Гийому Аполлинеру? – невольно вытаращил глаза инспектор Дриу.
Вот оно как может повернуться. Еще утром тот обвинял в бездействии работников музея, упрекал полицию в некомпетентности, а оказывается, он один из тех, кто активно скупает ворованные предметы искусства.
Инспектор Дриу плотоядно усмехнулся, подумав о том, что вырисовывается главный фигурант.
– Именно так.
Широко улыбнувшись, инспектор Дриу произнес:
– У вас очень красивые глаза, Жаклин. Надеюсь, что мы с вами еще встретимся.
Полгода назад маэстро Андреа дель Верроккьо получил от бургомистра Венеции заказ на изготовление бронзовой статуи кондотьера Бартоломео Коллеони. Поначалу скульптор хотел изобразить военачальника в полный рост стоящим на пьедестале. Но, поразмыслив, решил, что будет лучше, если полководец будет восседать на лошади в боевом вооружении. Оставалось только продумать позу, в которой тот предстанет на городской площади, и придумать, с каким выражением лица кондотьер будет взирать на многочисленных почитателей.
Художник нарисовал несколько десятков эскизов, однако к осуществлению замысла не продвинулся даже на шаг – задуманный образ ускользал. Андреа дель Верроккьо сделал несколько пробных макетов, но получившаяся фигура была далека от задуманного. После некоторого сомнения он решил отлить уменьшенную копию в бронзе.
Свою задачу Верроккьо видел в том, чтобы вдохнуть в металл жизнь, наделив его чертами выдающегося полководца. Поначалу, глядя на остывающую бронзу, ему вдруг показалось, что удалось передать верное выражение лица командующего, ухватить его твердый взгляд, но стоило только металлу остыть, как Верроккьо тотчас осознавал, что вылитая фигура – всего-то кусок бездушного материала.
В досаде он разорвал начерченные эскизы и вновь, уже в который раз, принялся за работу.
Дверь неожиданно отворилась и в мастерскую вошел посыльный в богатой придворной одежде.
– Господин Верроккьо? – спросил он, надменно посмотрев на мастера.
Маэстро Андреа дель Верроккьо невольно поморщился, остается только удивляться, почему у челяди значительных господ всегда столь высокомерные физиономии. И это при том, что их хозяева – зачастую милейшие люди и весьма простые в общении.
– Что вам угодно? – сухо поинтересовался скульптор.
– Вас требует к себе герцог Лоренцо.
Ну, да, конечно же! Как же может быть иначе? Не просит прийти, не справляется – найдется ли время для визита во дворец, а именно требует! Как это похоже на людей, родившихся во власти и роскоши. Бедняги, они всерьез полагают, что весь мир вращается вокруг них!
На какой-то момент мастера парализовал страх. А что если за обычным требованием явиться во дворец скрывается нечто большее? Некоторые вельможи, причастные к заговору против герцога, были приглашены во дворец именно таким же заносчивым гонцом. Многие из визитеров герцога впоследствии были обесчещены казнью через повешение, и их дырявые чулки мог лицезреть весь город. Спина Верроккьо похолодела: «Неужели Великолепный Лоренцо подозревает его в том, что он сочувствует заговорщикам семейства Пацци?»
– Вы не могли бы мне сказать, по какому вопросу его светлость вызывает меня во дворец? – скрывая страх за учтивой улыбкой, холодно поинтересовался художник.
– Это вам скажет сам герцог. Прошу вас собираться, карета стоит у входа!
Не исключено, что его просто могли оговорить завистники, которых у всякого настоящего таланта бывает множество. Возможно, что он просто кому-то наступил на ногу, и недоброжелатель, затаив обиду, решил поквитаться с ним руками его светлости.
И тут Андреа Верроккьо осенило. Ну, конечно же, как он не догадался сразу! Все дело в последнем заказе. Ведь кондотьер Бартоломео Коллеони, будучи человеком военным, наемником, не лишенным честолюбия и жажды денег, воевал то на стороне Милана, то на стороне Венеции, без конца враждующих между собой. Свои последние дни кондотьер доживал в роскошном замке Мальпала и, видно, помня о тех разрушениях, что приносил великим городам, усиленно меценатствовал и отстраивал на свои деньги соборы, а Венеции и вовсе оставил часть своего состояния – пятьдесят тысяч дукатов золотом!
А что если Великолепный Лоренцо, прослышав о богатом заказе, сделанном ему властями Венеции, будет настаивать на том, чтобы отказаться от него. Ведь всем известно, что Лоренцо приятельствует с миланским герцогом Лодовико Сфорца: вместе они участвуют в рыцарских турнирах, а в предместьях Флоренции охотятся на оленей.
– Хорошо, я сейчас переоденусь, – уныло ответил Андреа, вытирая руки о тряпку. – Подождите меня в карете.
Дождавшись, когда за гонцом закроется дверь, Верроккьо подобрал для визита один из лучших своих камзолов – темно-зеленого цвета с небольшим вязаным воротником. Нахлобучил такого же цвета шапку с загнутыми полями и, посмотревшись в зеркало, с досадой отметил, что бессонница последних дней весьма скверно сказалась на его внешности: под глазами собрались темные мешки, а морщины под подбородком значительно углубились.
Накинув плащ, он вышел на улицу, где его уже поджидала карета с герцогским гербом на дверях. Расторопные слуги распахнули перед ним дверь, как если бы он принадлежал семейству Медичи, и Андреа Верроккьо воспрянул духом: возможно, что все не так уж и скверно, как ему представлялось поначалу.
* * *
Герцог принял известного мастера в своем кабинете, что указывало на высшую степень расположения, и, хитро поглядывая на Верроккьо, обратился к нему на латыни: