Вильмонт жестко обратился к долговязому:
– Быстро отвечай: кто таков и кто велел тебе следить за мной.
Но филер сделал вид, что не понимает, что от него хотят.
– Это ошибка! Я не тот, за кого вы меня принимаете.
– Ладно, – мрачно процедил сквозь зубы Вильмонт. Он схватил подушку со свободного дивана, сильно прижал ею голову «шпика» и предупредил: – Сейчас я вышибу тебе мозги, и никто ничего не услышит. А потом также тихо прикончу твоего второго номера.
– Нет, нет, нет! – донеслись из-под подушки сдавленные возгласы перепуганного парня. – Умоляю вас, господин капитан, не стреляйте! Я все вам расскажу.
Заикаясь, филер сбивчиво стал выкладывать:
– Мы из морской контрразведки! Я могу показать жетон. Нам поручили приглядеть за вами.
– Кто поручил? Капитан первого ранга Авинов? – удивленно уточнил жандарм.
– Да, да! Андрей Васильевич, – торопливо подтвердил филер и обиженно пояснил: – Мы заботились о вашей безопасности. В пути ведь всякое может случиться. А вы стрелять собирались.
Вильмонт велел долговязому собрать свои вещички и вместе с напарником через десять минут быть в тамбуре.
– Ну вот что, господа телохранители, – обратился он к филерам. Скоро будет крупная пограничная станция Вайниккала [17] . Там останавливается несколько встречных поездов из Петербурга. Пересаживайтесь и возвращайтесь в Гельсингфорс. А своему начальнику передайте, чтобы в следующий раз он предупреждал тех, о ком собирается проявить трогательную заботу. Иначе по ошибке охраняемое лицо запросто может пристрелить своих «ангелов-хранителей».
На самом деле Вильмонту очень не понравилось, что Авинов организовал за ним слежку. Это вызывало вполне конкретные подозрения в его адрес.
* * *
С ротмистром Гариным они, как и было условлено, встретились в ресторане Финляндского вокзала. Гарин начал разговор с того, что обнадежил коллегу:
– Не расстраивайтесь, что первая неделя, проведенная вами в Гельсингфорсе, оказалась не слишком удачной. Зато теперь ваши дела пойдут быстрее.
Гарин щелкнул замками своего портфеля и извлек из него папку. В ней находились расшифрованные записи из дневника, найденного в квартире арестованного охранкой художника.
– Нашему Судейкину даже не пришлось напрягать свой гениальный мозг. Это простой шифр Цезаря, при зашифровке которого используется только один цифроалфавит.
По словам Гарина, также криптограф смог обнаружить в нескольких, изъятых при обыске письмах, которые художник собирался отправить в Париж, но не успел, тайные сообщения, написанные невидимыми чернилами из млечного сока какого-то растения.
Ротмистр рассказал, что консультировался с моряками по поводу расшифрованных записей:
– Здесь наблюдения о погоде в районе Гельсингфоргса, имеются кое-какие сведения о фарватерах и охране рейда. Сам художник – дилетант в морском деле и, конечно, не смог бы сделать все эти наблюдения без помощи знающих людей… А теперь главное.
Ротмистр многозначительно улыбнулся и пригубил рюмку с шартрез:
– В этих записях указаны точные даты выхода царской яхты из базы Гельсингфорса. Видимо, художник заранее от кого-то получал совершенно секретные сведения. Во всяком случае, мои эксперты совершенно уверены: человек, которого вам предстоит найти, именно заранее знал, когда «Полярная звезда» выйдет в море, и сообщал об этом художнику. На войне такая информация равносильна победе.
Гарин также сообщил, что при повторном обыске в квартире Бурлака-Заволжского была обнаружена пачка полученных им писем с иностранными штампами. В них были обнаружены тайные участки текста, написанные невидимыми чернилами. Эти послания из-за границы были засекречены сложными комбинированными кодами, очень стойкими к взлому. Ас крипто-анализа Судейкин до сих пор ломал над ними голову. Такими сложными профессиональными шрифтами пользовались крупнейшие европейские разведки, например, немецкая.
* * *
Ночному визитеру пришлось не менее десяти минут крутить язычок механического звонка, прежде чем за дверью послышался заспанный голос хозяина:
– Кто?
– Это я, Арнольд Михайлович, Анри! Извините, что среди ночи.
Дверь открылась. Эристов встретил неожиданного гостя в халате, домашних тапочках и в ночном колпаке. Вильмонту, который привык видеть командира в элегантных английских костюмах с идеальным пробором на голове, стало неловко. Особенно капитана смущал этот колпак на голове шефа, который прочно ассоциировался у него с ночным горшком и грелкой в постели.
Хозяин пригласил своего сотрудника в дальнюю комнату. По пути Вильмонт случайно увидел за приоткрытой дверью в смятой постели обнаженную женщину. Кажется, она была довольно мила, правда, лицо ее было очень бледным.
Анри стало еще более неудобно оттого, что он оказался свидетелем частной жизни начальника, более того, вторгся в нее самым бесцеремонным образом. Вильмонт даже стал оправдываться, что через три часа у него поезд обратно в Гельсингфорс, а поговорить им просто необходимо.
Эристов сделал жест, означающий, что нечего тут разводить политес:
– Правильно сделали, что пришли. Располагайтесь запросто. Хотите чаю?
– Не откажусь.
– Тогда подождите.
Зевая и по-стариковски шаркая спадающими с ног домашними туфлями, Арнольд Михайлович вышел из комнаты. Вильмонт услышал, как за стеной он просит «милочку и лапочку» приготовить для гостя чаю. Женщина в ответ сердито бранилась на «всяких, которые шляются по ночам и не дают спать приличным людям». Но потом она все-таки смилостивилась и отправилась на кухню.
Анри огляделся. Он уже бывал на даче у командира, но его городское жилище посещал впервые. Эристов, несмотря на свой высокий чин и немалое состояние, занимал крохотную квартирку всего из двух комнат. Большую часть жизни профессиональный разведчик провел в «седле» и просто не умел окружить себя достойной роскошью и комфортом. Он так и не обзавелся семьей. Женщина в соседней комнате, по-видимому, была его кухаркой или горничной. Анри слышал ее сильный горловой кашель, кажется у нее была чахотка.
Комната, в которую попал Вильмонт, судя по всему, служила хозяину одновременно и кабинетом, и гостиной, а заодно и гимнастическим залом (ибо в углу была подвешена боксерская груша, а на полу лежали гири). Здесь вкусно пахло ароматными турецкими табаками, кожей и хорошим одеколоном. Анри опустился в обтянутое дорогой кожей, удобное кресло, взял из стойки трубку с длинным чубуком, отделанным серебряными накладками. Трубка была сделана из дерева незнакомой Вильмонту породы. Вещь была явно старинная и, конечно, очень дорогая. Стены комнаты украшали изображения кораблей, батальные полотна, фотографии лошадей и знаменитых борцов. А еще вокруг было много сувениров из разных частей света. Благодаря им комната представляла собой фактически небольшой частный музей. Все эти безделушки, оружие, ритуальные маски, храмовая утварь были привезены старым разведчиком из многочисленных опасных экспедиций. Правда, на диковинных экспонатах лежал толстый слой пыли. Тяжелые гардины на окнах давно нуждались в стирке. Что ж, если спишь с собственной прислугой, надо быть готовым к тому, что она сядет тебе на шею. Кое-где дорогой ковер был прожжен сигарным пеплом; полировка дорогой мебели тоже местами сильно пострадала от холостяцких привычек хозяина.