Повернув вслед за сопровождающим за один из поворотов, Красовская вдруг увидела прямо перед собой жуткую троицу. Двое здоровяков в форме вели неестественно пригнувшегося к самой земле человека в белой окровавленной рубашке. Руки арестанта были заломлены конвоирами далеко назад, голова его была опущена, отчего несчастный имел чрезвычайно униженный вид. У чекистов это называлось позой «самолётика». Словно самолёт он парил над самой землёй, а фактически находился на дыбе с вывернутыми в плечевых суставах руками, вынужденный по прихоти своих мучителей перебирать ногами. Зинаида в ужасе отшатнулась, увидев в метре от себя страшное, изуродованное побоями лицо взрослого человека, рыдающего как ребёнок. Она вжалась в стену, сразу сообразив, в какое страшное место попала…
* * *
Сейчас куратор явился, чтобы сообщить, что недоволен работой своего агента. Прослушав сделанную на портативный магнитофон запись последнего разговора Красовской с Нефёдовым, он поморщился, отчего его и так страшное лицо исказилось в ужасной гримасе:
— Я велел вам подробно выяснить, какое задание этот человек получил от своего начальника. Вы должны были также спровоцировать его на визит в известную квартиру. Вы не сделали ни того, ни другого. Почему?
— Он перестал мне доверять, даже ударил, — пожаловалась Красовская и пояснила: — Только на плёнке этого нет, так как сумку с магнитофоном я выронила, когда побежала за ним с танцплощадки.
— Эти детали меня не интересуют, — холодно ответил одноглазый. — Я знаю только то, что из-за того, что вы проболтались, сорвалась великолепно задуманная акция.
Мужчину вдруг осенила внезапная догадка. Его губы растянулись в подобие улыбки:
— Послушайте, я, кажется, понял! Вы специально предупредили своего бывшего любовничка… Что? Готовы к самопожертвованию ради любимого? Похвально, похвально. Всегда преклонялся перед жёнами декабристов, отправившимися на каторгу за своими мужьями. Только вы проделаете этот скорбный путь не «за», а «вместо».
— Нет, клянусь вам, нет! — в ужасе воскликнула Красовская, театрально заламывая руки. — Дайте мне ещё один шанс, и я с вашей помощью с удовольствием отомщу этому ублюдку. Ведь он бросил меня, растоптал, как грязную тряпку.
Красовская принялась изрыгать проклятия в адрес Нефёдова. Её куратор наблюдал за этой сценой со скучающим видом. Когда женщина выдохлась, он сообщил ей:
— Вы допустили грубейшую профессиональную ошибку. И я решил вас наказать… Да не дрожите вы так! О каторге речь пока не идёт, во всяком случае пока. Вы подвергнитесь временной профессиональной дисквалификации. Возвращайте домой и пакуйте чемоданы. Завтра ровно в одиннадцать за вами придёт машина. Отправитесь в деревню на перевоспитание. Поступите на свиноферму простой скотницей. На два года. Да не переживайте вы так, многие творческие люди уходили в народ за новыми впечатлениями. Вам как актрисе это будет даже полезно.
— Но обо мне же забудут за такой срок! — с ужасом воскликнула Красовская. — Для актрисы два года безработицы профессиональной смерти подобно! Кому я буду нужна?
— Мне, — с нескрываемой издёвкой обнадёжил куратор, — кому же ещё? Любовник тебя бросил, Васька Красный скоро сопьётся, ему до тебя тоже дела нет. Кому ты нужна, кроме меня?! Не только же благодаря им твоя карьера росла как на дрожжах. Мы заключили сделку. Условия тебе были известны. Пора заплатить по счёту.
Зинаида стала умолять одноглазого позволить ей поступить в какой-нибудь провинциальный театр, лишь бы поддерживать форму, а в кино она сниматься не станет. Или разрешить хотя бы вернуться домой в Архангельск. Но чекист оставался непреклонен:
— У тебя плохо со слухом? Я же сказал — скотницей на два года.
Отбросив хорошие манеры, он выплеснул накопившееся раздражение на виновницу сорванной операции:
— В дерьме покопайся, поживи в бараке с пьянью, тогда научишься ценить моё доверие! Впрочем, могу предложить на выбор роль шалавы в лагерном мужском бараке.
— Нет, нет! Я согласна! — Зинаида поспешно закивала головой и опустилась на колени перед одноглазым.
— То-то, и учти: появишься раньше срока в Москве — пеняй на себя.
Когда куратор ушёл, Красовская подошла к зеркалу. Опустила глаза, не в силах смотреть на своё унылое в разводах потёкшей туши тоскливое отражение. На гримёрном столике, где только что сидел перечеркнувший её судьбу мужчина, лежала салфетка. На ней губной помадой была нарисована трагическая театральная маска, по которой текли крупные слёзы.
Костяк особой группы Нефёдова составили 16 человек: шесть лётчиков, инженер по вооружению и авиамеханики. Борис взял с собой пожилого техника, которого с первого дня знакомства считал своим счастливым талисманом. Звали его все просто по имени — Витей, хотя мужику шёл уже шестой десяток. Впрочем, гораздо чаще сослуживцы использовали при обращении к нему прозвище «Барахольщиков». У Вити имелась страстишка к собирательству. Он не мог пройти мимо любой валяющейся на земле железки, будучи глубоко убеждённым, что в хозяйстве всё сгодится. Для хранения наиболее ценных «винтиков» на свой комбинезон запасливый мужик нашил множество дополнительных карманов.
Борис также настоял, чтобы в состав группы был включён опытный повар, которому было приказано позаботиться о запасе круп и консервов на первое время. Было понятно, что небольшому подразделению, не имеющему собственных тыловых служб, на первых порах придётся существовать в автономном режиме. Однако же мысль о том, что предстоит клянчить у снабженцев самое необходимое, вызывала у Нефёдова изжогу. Правда, Василий Сталин уверял Бориса в обратном. С помощью щедрых обещаний руководство навязало «Анархисту» ещё двоих. Особист группы майор Игнат Бурда должен был играть при лётчиках роль доброго джинна. Так, во всяком случае, описал Нефёдову его основные полномочия Василий:
— Вот увидишь, у Игната Петровича талант улаживать проблемы с любым начальством. Только скажешь ему, что тебе надо, — всё достанет: лучшую технику, продукты, нормальное жильё. И любой шавке сразу пасть заткнёт. Не мужик — волкодав. Я его специально для таких задач держу.
К особой авиагруппе также прикреплялся доктор. Его появление в списке поначалу обрадовало Нефёдова. Хороший врач на войне необходим. Однако вскоре выяснилось, что «док» едет не столько следить за здоровьем лётчиков, сколько испытывать на них разные научные гипотезы. В это время Василий Сталин носился с идеей развернуть на базе своего округа Институт авиационной медицины, а пока в качестве пробного шара открыл лабораторию, которую как раз возглавлял прикомандированный к группе военврач.
Перед отъездом Борис с пятью своими товарищами по штрафной эскадрилье пошёл в ресторан. В конце вечера он попросил всех наполнить стаканы и провозгласил тост:
— Предлагаю выпить эту стопку с чувством и смаком, ибо по праву командира предупреждаю: с завтрашнего дня вводится сухой закон. Начинаем жить по жёсткому распорядку.