Перед тем как подняться в кабину, машинист обошел Марью Ивановну с личным молоточком, обстукивая ее, словно музыкант, пробующий камертоном инструмент перед выступлением.
— А ну, давай наверх! — наконец велел он Борьке, пропуская юношу первым на правах гостя в паровозную будку. В кабине царил основательный порядок, как в зажиточной крестьянской избе: медные детали надраены до блеска, стенки обшиты рейками и украшены портретами вождей партии и популярных киноартистов, боковые оконные проемы декорированы бахромой и для удобства снабжены мягкими подлокотниками, чтобы смотрящему вперед машинисту было удобно облокотиться об оконный косяк. В отдельных, заботливо покрытых лаком ящиках хранились инструменты и краска с кисточками, а у входа лежало несколько половых тряпок. И еще буквально повсюду можно было увидеть куски пакли для протирки всего и вся. Борька с уважением прочел на сверкающей, словно медаль, медной табличке над топкой: «Акционерное общество “Сормовские заводы”. 1913 год».
Так началась для Нефедова его недолгая паровозная эпопея. Паровозы действительно оказались Борькиной стихией, а Иван Степанович и его помощник Никита — хорошими наставниками. За это время Борька неплохо освоился с работой кочегара, научился заправлять паровоз маслом и водой. Степаныч свою науку преподавал основательно, иногда с неспешным «паровозным» юмором. Например, любой мало-мальски знакомый с принципом работы паровозного котла человек знает, что растопка паровоза невозможна без тяги — искусственно создаваемого движения воздуха или пара в котле. И вот Степаныч, хмуря брови, посылал салагу на топливный склад — принести ведро тяги и без него не возвращаться. В ответ на просьбу Борьки отмерить ему ведро тяги бойкая кладовщица крутила пальцем у виска и советовала чудаковатому пареньку провериться у «психического доктора». На такие шуточки Борис не обижался, ведь новичка-юнгу на флоте тоже принято беззлобно разыгрывать, посылая за какой-ни-будь надобностью на клотик. [55]
После трех месяцев работы подручным у кочегара Степаныч стал изредка допускать Борьку от «шуровки» [56] к рычагам и вентилям управления. Для юноши это были упоительные уроки, даже несмотря на подзатыльники и грозные окрики учителя:
— На манометре тринадцать, [57] осаждай! — перекрывая мощным басом грозный гул белого пламени в топке, кричит машинист ловко орудующему лопатой помощнику и весьма чувствительно толкает Нефедова пудовым кулаком между лопаток: «Механик, не зевай!»
Борька тут же крутит регулятор, тянет реверс на ноль и поворачивает ручку тормоза — раздается оглушительное шипение, за которым следует лязг сцепок вагонов, «пойманных» для угона на формирование нового состава. Борьку захлестывает восторг и гордость от ощущения власти над грубой и мощной машиной. В это время паровоз, словно чувствуя настроение молодого машиниста, покорно вздыхает, выпуская паровые струи…
Потерявший в Гражданскую единственного сына, а недавно еще и схоронивший жену, с которой душа в душу прожил без малого сорок лет, Степаныч быстро привязался к воспитаннику и часто звал его просто «сынком».
* * *
Фанатичное пристрастие Борьки к паровозам совпало в тот год для него с еще одним увлечением, быстро переросшим в более серьезное чувство. После истории со спасением Ольги Тэсс между ними возникли дружеские отношения. Вначале Борька несколько раз навестил девушку в больнице. Их встречи продолжились и после выписки Тэсс.
Очень быстро юноша осознал, что общаться с Ольгой ему не скучно. Эта девушка охотно поддерживала разговор на интересующие Нефедова темы. Она с удовольствием слушала рассказ Борьки про то, как его машинист Иван Степанович Купцов, надев на себя два ватника, две пары рукавиц, всячески закутавшись и забинтовав смазанное жиром лицо и оставив только щелочки для глаз, лазил по просунутой в «шуровку» доске в самое пекло неостывшей топки — чистить ее забитые колосники от плохо прогоревшего некачественного угля.
Надо было срочно выполнять дневной план, а отправить на ремонт паровоз было нельзя — вторая маневровка накануне вышла из строя:
— Мы с Никитой едва успели выдернуть нашего Степаныча за ноги из печи, — вновь переживая в своем воображении все перипетии рискованного дела, в лицах показывал, как все было, Борька. — Он уже сознание начал терять, но ничего, обошлось. Мы на него три ведра воды вылили, я за пивом быстро сбегал и оклемался наш старик, только брови обгорели…
— И что же, ты теперь решил в машинисты идти? — интересовалась Ольга. — Ты же в летчики собирался, как отец.
— А паровоз не хуже самолета! — с широкой озорной улыбкой отвечал Борька и, отбивая чечетку, напевал: «Люблю тебя, моя родная, как свой курьерский паровоз…».
Ольгу не пугали дикие выходки приятеля. Она знала, что за хулиганской наружностью кроется честная благородная душа. Девушку завораживали его голубые бездонные лучезарные глаза прирожденного романтика и мужественные черты энергичного лица. Ей нравился дерзкий взгляд юноши и его взрывной решительный характер человека, способного на Поступок. Да, Нефедов не блистал особой красотой, не выделялся ростом и статью, но чувствовалась в нем так ценимая женским сердцем надежность. Именно таким, по мнению Тэсс, и должен быть настоящий мужчина.
— А это правда, что твой отец, до того как стать летчиком, служил в гусарах? — поинтересовалась Ольга.
— Точно, — с гордостью ответил Борька. — Его в кавалергарды за небольшой рост не взяли, а в гусарах со времен лихого партизана Дениса Давыдова больше на удаль смотрели, чем на внешние данные.
Разговор происходил на конной тренировочной базе Курсов усовершенствования комсостава кавалерии РККА. Ольга постепенно начинала привыкать к тому, что Борис каждый раз устраивал для нее экскурсию в новое экзотическое место. Благодаря Нефедову девушка уже побывала в ремонтном железнодорожном депо, прокатилась в кабине локомотива. Затем сын героя Красного воздушного флота попросил друга отца показать будущей журналистке повседневную жизнь аэродрома. И вот они находятся в привилегированной школе красных кавалеристов.
Дежурный по КПП был заранее предупрежден об их приходе и встретил молодых людей очень приветливо. Он даже предложил выделить гостям в сопровождающие красноармейца, но Борис вежливо отказался:
— Я тут раньше часто бывал с отцом и неплохо ориентируюсь.
— Виноват! — с понимающей улыбкой козырнул дежурный, тряхнув казачьим чубом и звякнув шпорами. — Тогда желаю удачи!
* * *
В конюшне Ольгу поразила идеальная чистота и обилие дневного света, льющегося через многочисленные окна. В помещении приятно пахло сеном. На специальном столбе перед каждым денником [58] висело седло. Лошади выглядели ухоженными и довольными жизнью. С разрешения молодого конюха Ольга с удовольствием покормила белую кобылу принесенными с собой яблоками и морковью. Лошадь очень деликатно брала из рук девушки своими большими мягкими губами вкусности. Угощение ей явно нравилось, так как она фыркала от удовольствия и, как казалось девушке, благодарно кивала ей головой.