К вечеру угроза прорыва была полностью устранена. Когда на следующее утро Борис по дороге в Москву пролетал над местами недавнего побоища, ему пришлось подняться на 1000 метров, так как в кабину проникал тошнотворный трупный запах…
После подписания пакта с Германией о ненападении [141] в отношениях между СССР и гитлеровским Третьим рейхом наступил короткий «бархатный» период. Недавние непримиримые противники теперь с натугой демонстрировали взаимную симпатию и дружелюбие. Весной 1941 года, то есть за считаные недели до того, как передовые части Вермахта начнут форсировать пограничные реки СССР, а бомбардировщики люфтваффе будут бомбить Минск, Киев, Севастополь, имперское министерство авиации пригласило русских инженеров и летчиков ознакомиться со своим авиационным производством.
Несмотря на далеко не безупречные анкетные данные, Нефедова тоже включили в состав делегации. На аэродроме исследовательского центра в Рехлине Борис получил возможность хорошо рассмотреть своего основного противника по испанским боям. Кабина «Мессершмитта-109» его неприятно поразила. Начать с того, что она была прекрасно защищена бронелистами. Самолет был полностью металлическим — из легкого дюралюминия. Тогда как новейший советский истребитель ЛАГГ-3, испытания которого Борис недавно закончил, был цельнодеревянным! Каркас и основные силовые элементы новенького «Лавочкина» делались из дельтодревесины. [142]
Правда, кабина Bf-109 оказалась довольно тесной. К тому же тяжелый металлический переплет фонаря с бронезаголовком затрудняли летчику видимость, особенно в направлении задней полусферы. Зато здесь имелась приемно-передающая радиостанция, великолепный прицел, счетчик боеприпасов и много чего еще, весьма полезного в бою.
Борис также обратил внимание на то, что аккуратные немцы тщательно герметизируют резиной каждый лючок, каждый проем. Вначале это показалось ему бессмысленным, но Лавочкин пояснил Нефедову, что перетоки воздуха внутри самолета забирают мощность у двигателя, снижают скорость самолета. Из рассказа шефа Борис не понял только одного: почему на советских машинах ничего подобного не было сделано.
Во время демонстрационного полета Борис постарался выжать из «мессера» все, на что только он был способен. После этого полета немцы стали смотреть на Бориса, как на природный феномен. Из кабины Нефедов вылезал под дружные аплодисменты зрителей. Но на душе у него кошки скреблись. По сравнению с чертовым «мессером», скороподъемность и маневренность ЛАГГ-3 выглядели жалкими потугами старой колымаги, вознамерившейся состязаться с призовым рысаком. Правда, вооружение на новом «Лавочкине» было вполне на уровне: 20-мм пушка, два пулемета. Но ведь самолет — не танк, без скорости и маневренности на нем особо не навоюешь. Вот и получалось, что вместо грозного крылатого охотника в войска должен был поступить «лакированный авиационный гарантированный гроб — ЛАГГ».
И на экскурсии на авиазаводе и на приеме на вилле Геринга «Каринхалле» Борис ощущал себя подавленным. Как испытатель он знал, какая подковерная борьба, какие интриги сопровождают принятие каждого нового самолета на вооружение Красной армии. Конструкторы и лоббирующие их интересы генералы готовы идти на все, вплоть до обвинения конкурентов в саботаже и предательстве, лишь бы именно их машина получила одобрение кремлевского Хозяина. А в итоге в войска нередко поступали не лучшие образцы военной техники.
Впрочем, возможность видеть так близко и общаться с влиятельными персонажами мировой политики все-таки отвлекла Нефедова от пессимистических мыслей. Как ни странно, Геринг произвел на русского летчика довольно благоприятное впечатление. Борис увидел в нем не создателя гестапо и главаря штурмовиков, а прославившегося своим бесстрашием летчика-истребителя Первой мировой войны, командира знаменитой эскадрильи «Рихтгофен».
Геринг был очень обходителен. Общаясь с ним, собеседники быстро забывали про его ожирение и мрачный ореол «наци номер 2». Он неплохо говорил по-английски. Борис тоже знал этот язык. Поэтому когда рейхсмаршал обратился к нему без переводчика, Нефедов смог поддержать неформальную беседу. Как ни странно, они быстро нашли общий язык. Геринг нахваливал Валерия Чкалова, уверял, что был восхищен его перелетом через Северный полюс и потом очень опечалился, узнав о гибели великого русского пилота. Борис, оглядев личный кабинет германского маршала и неторопливо рассмотрев висящие по стенам картины на морскую тематику, заметил: «Вам бы сюда нашего Айвазовского». Геринг, который был буквально одержим манией коллекционирования предметов искусства, радостно закивал головой: «О, да, да, я очень ценю этого мастера!»
Перед самым отъездом из Германии Нефедову представился удобный случай продемонстрировать хозяевам знаменитое русское удальство, чтобы, алчно поглядывая на Восток, они не слишком полагались на свою хваленую технику. На берлинском аэродроме «Темпельхоф» состоялись показательные выступления русских и немецких летчиков.
— Вон зрители из правительственной ложи подъехали, — сообщил Нефедову немецкий механик, указывая кивком головы на несущуюся по бетону летного поля вереницу черных «мерседесов». Небо над Берлином было ясное, так что погода максимально благоприятствовала «показухе». Направляясь к предоставленному ему на сегодняшний полет «мессершмитту», Борис бросил оценивающий взгляд на специально выстроенную для данного мероприятия правительственную трибуну. Нацистские бонзы уже поднялись на нее. Вокруг них тотчас сомкнулось кольцо из рослых эсэсовцев в черных мундирах. «Сейчас я покажу вам нашу славянскую кузькину мать! — в злорадном предвкушении мысленно пообещал важным зрителям воздушный хулиган. — За ребят, которые навечно остались в испанской земле».
Вначале Борис в своем фирменном стиле устроил запредельный пилотаж на разных высотах. Он так беспощадно крутил в воздухе «мессер», что у того не выдержал мотор. Пришлось срочно приземляться и пересаживаться на резервную машину.
Потом состоялся показательный воздушный бой. Против Нефедова выступал известный немецкий ас, кавалер рыцарского креста, герой триумфальных компаний немецкой армии в Польше, Франции, Норвегии. Немец оказался достойным противником и не уступал в мастерстве пилотажа русскому. Позднее Нефедов узнал, что его противником был чемпион Германии по высшему пилотажу Эрих Хохаген.
Борис взмок, пытаясь прижать противника к земле и уворачиваясь от его контратак. В классической воздушной карусели немца было не одолеть. Тогда Нефедов пошел ва-банк, начав лобовую атаку. Германский пилот принял вызов, не догадываясь, что «Иван» играет всерьез, как на войне. Машины понеслись навстречу друг другу. В последний момент перед столкновением немец отвернул — и Борис тут же «сел» ему на хвост, имитируя стрельбу.
В толпе наблюдающих за боем газетчиков послышались восторженные возгласы и аплодисменты. Исход воздушного соревнования арийца и славянина тут же стал почти такой же сенсацией, как победа негритянского спортсмена Джесси Оуэна над арийскими атлетами на Берлинской Олимпиаде 1936 года. Какой-то британский репортер грубо оттолкнул от входа в пресс-бюро шведского коллегу из «Дагенс нюхетер», пытающегося раньше него поспеть к телетайпу, чтобы передать новость о пропагандисткой победе красного летчика над «коричневым» асом. И только немецкие газетчики не тронулись с места. Штатный фотограф «Фелькишер беобахер» — самой многотиражной газеты нацистского режима пожаловался своему напарнику-корреспонденту: «Сегодня я остался без гонорара. Не стану же я снимать парня, который так обделался в воздухе, и это…». Фотограф имел в виду то, что творилось в данный момент на правительственной трибуне, а именно ошеломленного и совершенно расстроенного Гитлера, красного от злости «папашу Германа», личного пилота фюрера Баура, который растерянно крутил головой в поисках исчезнувшего русского.