А мартышки тем временем уже трудились вовсю, подтаскивая необходимый инструмент и снадобья, распарывая и сшивая плоть, старательно возвращая жизнь в тело, для этой жизни уже совсем не приспособленное. Десятки трубок соединяли организм Надежды и Яшта, и его кровь пульсировала в них, а ее — огромной лужей растекалась по полу. Жестянщик дышал глубоко и мерно, словно кузнечные мехи раздувал, и если на фоне этого тяжелого сопения раздавался иногда стон — он принадлежал Надежде. Потеряв власть над телом, она постепенно теряла и хваленую максарскую волю. Как это ни парадоксально, но по мере приближения смерти Надежда все больше становилась похожей на обыкновенного человека.
Однажды, не выдержав особенно мучительного стона, он подошел к ней. Надежда с головы до ног была покрыта толстой коркой густой, а кое-где уже и затвердевшей мази, цветом похожей на гречневую муку. Однако контуры этой новой оболочки не везде соответствовали прежним очертаниям так хорошо знакомого Артему тела, а кое-где под светло-коричневым панцирем что-то явственно шевелилось, словно клубок змей перекатывался. В уголках рта появилась та самая пушистая плесень, которая стала саваном для останков Стардаха. Артем обрывком бинта осторожно стер серый налет, и Надежда, словно очнувшись от дремы, приподняла веки.
Лицо ее невероятно осунулось, но зато глаза стали прежними глазами неискушенной девчонки, еще только смутно догадывающейся о своей печальной судьбе и не изведавшей еще в достаточной мере ни боли, ни страха, ни любви, ни своей собственной страшной власти над живыми существами.
Одна из мартышек спала, по собачьи свернувшись на полу, другая поила Яшта каким-то отваром.
— Видишь, все идет хорошо, — сказала Надежда. — Я жива, и ребенок жив. Сейчас он развивается куда быстрее, чем обычно. Если бы ты знал, как я хочу увидеть его.
— Он выедает тебя изнутри, как птенец выедает содержимое яйца. У тебя на лице остались только глаза да нос.
— В моем теле исчезает только лишнее. А сердце, мозг и все остальное, действительно необходимое для жизни, совсем не пострадает. — Непонятно было, кого она хочет успокоить, себя или Артема.
— Если бы не ребенок, ты могла бы выжить. Спасай не его, а себя! Вместе мы родим еще хоть дюжину детей.
— Уже поздно. Либо жить останемся мы оба, либо он один. Его деяния уже записаны в книге судеб. А сейчас уходи. Отдохни и поешь. А еще лучше — напейся до бесчувствия вина. Мне ты сейчас ничем не поможешь. Не мучай ни себя, ни меня. Мы еще обязательно поговорим.
Сначала он наливал вино в кубок, а затем принялся пить прямо из горлышка кувшина. Мутный тоскливый хмель не принес забытья. Здесь нужен был спирт или добрая водка, но ничего похожего в погребах цитадели не нашлось. Иногда Артем засыпал, но сон этот был страшнее яви — то его душил мертвый Азд, то распинал на раме Стардах, то Калека протягивал ему из ледяной бездны свои щупальца, которые от первого же прикосновения отламывались, как сосульки. А главное, даже во сне он ни на секунду не забывал, что совсем рядом умирает Надежда. Артем просыпался в слезах и холодном поту, пил снова, и от этого ему становилось все горше и горше.
Иногда он начинал тешить себя мыслями, что вот сейчас встанет, доберется до ближайшей цитадели, разнесет ее стены, пригонит самых сведущих в этой жуткой хирургии максаров. Но этот самообман давал лишь минутное облегчение, а стоны Надежды проникали в его каморку даже через дубовые двери.
Он даже приблизительно не знал, сколько времени провел в этом угаре. Вино кончилось, и, протрезвев, он не услышал больше никаких звуков. Нужно было идти в зал, чтобы проститься с телом Надежды или поздравить ее — живую — со спасением, однако Артем не мог заставить себя даже пошевелиться. Все на свете, в том числе и собственная жизнь, утратило для него интерес.
Дверь каморки немного приоткрылась, и одна из мартышек, угодливо согнув спину, поманила его пальцем.
Теперь Надежда до самых глаз была укрыта белым мягким полотном. Яшт дышал по-прежнему глубоко и мерно, но на появление Артема никак не прореагировал. Она заговорила не сразу, видно, собиралась с силами. При первых же звуках ее голоса Артем вздрогнул — это не был голос Надежды. Более того, то, что он услышал, почти не походило на человеческую речь — сплошной хрип и отхаркивание.
— Прости, — сказала она. — Что-то с горлом не в порядке…
— Это ты прости меня.
— Передав ребенка жестянщикам, ты пойдешь своим путем?
— Да.
— И уже не вернешься сюда?
— Обратного пути на Тропе нет. Но она имеет свойства петлять и разветвляться. На ней можно встретить себя самого, а уж кого-то из старых друзей — тем более.
— Меня ты будешь помнить?
— Зачем ты спрашиваешь…
— Разве трудно ответить?
— Я буду помнить тебя, покуда жив. И даже когда умру. Мой народ верит, что души близких людей после смерти встречаются в каком-то другом мире.
— Жаль, что мой народ не верит в это. Но если ты полюбишь кого-нибудь еще, и она полюбит тебя, знай — это тоже я. Но только никогда не называй ее Ирданой. Обещаешь?
— Обещаю.
— Скоро я умру. Но ребенок родится в свой срок. Жаль, что я никогда не увижу его. Хоронить меня не надо. Очень скоро от моего тела почти ничего не останется. Ничего, кроме глаз и волос. Лишь они одни неуязвимы перед ядом… Если когда-нибудь встретишь Генобру, не причиняй ей вреда… И вот еще что. Помнишь, я когда-то обещала дать тебе другое, настоящее имя. Время для этого пришло. В землях максаров и жестянщиков тебя будут помнить как Клайнора, Отца Мстителя.
Артем так долго ждал этого момента, что уже перестал верить в саму возможность его наступления и поэтому долго не мог понять, чего же хочет от него возбужденно лопочущая мартышка с белым полотняным свертком в руках. Точно такая же ткань покрывала тело Надежды при их последнем свидании.
В свертке находился новорожденный мальчик, еще не обмытый, со свежеперевязанной пуповиной. Он молчал и внимательно смотрел снизу вверх на Артема яркими изумрудными глазами. При этом он не забывал старательно сучить ножками.
Этот мальчик был его сыном, хотя при виде его Артем не ощутил ни прилива отцовской любви, ни пресловутого зова крови. Неловко прижимая ребенка одной рукой к груди, он по полутемному коридору двинулся в зал.
Мартышка забежала вперед и попыталась преградить ему путь, но с таким же успехом она могла остановить катящийся под уклон грузовик.
Первым делом Артем сдернул полотно, прикрывавшее лицо покойницы (вернее, то, что когда-то было лицом), и поцеловал ее в черные высохшие губы. Затем он направился к раме, на которой должен был лежать Яшт. Однако вместо жестянщика на нем сейчас пребывала мартышка (товарка той, что принесла Артему ребенка) — мертвая, превратившаяся в обтянутый облезлой кожей скелетик. Несколько трубок еще тянулось из ее раскрытого нутра к телу Надежды, от других остались только обрывки. Рядом, прямо на полу, лежал труп Яшта, отдавшего будущему Губителю Максаров всю свою жизненную силу, всю кровь и соки без остатка. Артем поднял его и положил рядом с Надеждой под белое полотно. Отныне ничто больше не удерживало его в цитадели Стардаха.