– Когда все закончится, здесь останется дыра, куда более грандиозная и мрачная, чем та, что ведет в преисподнюю, – сказал Окш. – Наши потомки смогут любоваться ею и сотни поколений спустя.
– Если только мы по твоей милости вообще не лишимся потомков… Пойми, дыра останется не только здесь, но и во всей структуре мироздания! Ты не только обрезал тросы, крепящие парус, ты еще и пробил днище лодки, в которой все мы плывем из прошлого в будущее. Я даже не представляю, какие последствия может иметь твой поступок… Неужели уже ничего нельзя поправить?
– Предлагаешь вернуть стену на прежнее место?
– Хотя бы!
– И оставить максаров в покое? Дать им возможность жить и здравствовать? – Начавшийся спор не помешал Окшу проявить заботу о лошади, выразившуюся в том, что он навесил ей на морду торбу с зерном.
– Неужели все они заслужили той участи, которую ты им уготовил?
– Об этом говорить уже поздно. Слышишь? – Окш на мгновение умолк, пережидая грохот очередного взрыва. – События развиваются сами собой. Это как лесной пожар. Уж если мы его зажгли, то вряд ли сумеем потушить самостоятельно. Лучше позаботиться о собственной безопасности… Хотя нет! Кажется, я что-то упустил из вида…
Он подошел поближе к еще абсолютно неповрежденному истукану (какой это был по счету – пятнадцатый, двадцатый?) и швырнул в проем арки камушек, исчезнувший с той же неотвратимостью, с какой исчезает капля воды, упавшая на раскаленную сковородку.
– Эти ворота действуют как обратный клапан. Пропускают только в одну сторону, – задумчиво произнес он. – Выйти может абсолютно каждый, а войти только тот, кто знает секрет ворот. Пока хоть один такой каменный болван цел, максары имеют возможность покинуть Чернодолье, хотя я и очень сомневаюсь в этом… Они, наверное, до сих пор не догадываются, в какую ловушку угодили. Но на всякий случай не мешает перестраховаться. Ни одна мышь не должна проникнуть оттуда сюда. Хватит того, что Карглак дважды ускользал от возмездия…
Окш выхватил клинок, который успел перед этим сунуть в ножны, однако отчаянный крик Хавра пригвоздил его к месту.
– Стой! – Тот сорвал с плеча многозарядку. – Ни шага дальше! Хватит! Кончай свои дурацкие опыты! Нужно думать о том, как спасти этот мир, а не как окончательно доконать его.
– Осторожней, любезный, – в голосе Окша звенело опасное веселье человека, готового абсолютно на все. – Еще неизвестно, причинят ли мне вред твои пули, но после близкого знакомства с моим клинком тебя не сошьет даже Эштра.
Прежде чем Хавр успел глазом моргнуть, призрачное лезвие промелькнуло над ним, и многозарядка, укоротившаяся ровно наполовину, сразу полегчала.
– Теперь ты понимаешь разницу между человеком и максаром? – осведомился Окш через плечо. – Для вас же будет лучше, если я останусь единственным представителем этой расы… Хотя только одним богам известно, как скучно жить гордому и непобедимому горностаю среди крыс и хорьков…
Окш исчез в черном чреве истукана, и вскоре с многострадальной стеной стали происходить всякие метаморфозы – она то резко мутнела, теряя первозданную прозрачность, то начинала искрить всей своей необъятной поверхностью, и тогда казалось, что с небес низвергается сверкающий фиолетовый дождь.
Впрочем, Хавр уже перестал обращать на это внимание. Отупляющая слабость, знакомая ныряльщикам, добывающим жемчуг из морских глубин, да рудокопам, вынужденным день за днем дышать ядовитым воздухом свинцовых или ртутных копей, охватила его. Еле переставляя ноги, он отошел подальше от быстро расширяющегося, а главное, углубляющегося рва и присел прямо на голую землю.
– Кричите и будете услышаны… – пробормотал он. – Молите, и молитва ваша дойдет по назначению… Только боюсь, мне уже не докричаться… Голос не тот… Доверия не вызывает…
Некоторое время Хавр сидел неподвижно, пытаясь побороть поселившуюся в его теле расслабляющую пустоту, а потом заговорил, глядя не в небо, как это принято при общении с богами, и не в землю, как это полагается при беседах с мертвыми, а прямо перед собой – в пустоту.
Говорил он медленно и негромко, хотя слова были вовсе не обязательны. Хватило бы и мыслей, сформулированных соответствующим образом. Главное здесь заключалось в интонации.
Начал Хавр так:
– Я знаю, что вы слышите меня, вездесущие и бессмертные существа, пришедшие в этот мир еще до того, как пар стал водой, огонь – светом, а пустота – земной твердью. Вы должны слышать меня хотя бы потому, что от вашего внимания не может ускользнуть ничто: ни писк комара, ни грохот извергающегося вулкана, ни самые никчемные из всех существующих в природе звуков – человеческая речь… И совсем не важно, как вы прореагируете на услышанное. Главное, что вы слышите… Я осмелился говорить с вами исключительно по той причине, что когда-то в прошлом уже имел такое право. Мне позволено было общаться с вами, дабы потом доводить до людей вашу волю… Каюсь, я оказался плохим помощником и лукавым слугой. Неверие, стяжательство, суетность и гордыня послужили причиной моего отлучения. Даже теперь, по прошествии столь долгого времени, я не смею молить о прощении… Я молю совсем о другом…
Окш между тем уже закончил все свои дела внутри истукана и вылез наружу. Дабы убедиться, что его старания не пропали даром, он провел очень простой, но убедительный эксперимент. Отобрав у лошади торбу с недоеденным зерном, он почти силой затолкал полуголодную скотину под арку ворот, а когда та, оказавшись по другую сторону истукана, стала тревожно метаться, позвал обратно.
Лошадь, привлеченная не столько призывами Окша, сколько видом зерна, которое он щедро рассыпал вокруг, доверчиво сунулась обратно… и тут же бесследно пропала. Оставалось только надеяться, что бедному животному повезло больше, чем его покойному хозяину, и оно угодило в мир, богатый тучными пастбищами и обильными водопоями.
Вся эта кутерьма не могла не отвлечь Хавра от его загадочного занятия, которое с одинаковым успехом можно было назвать и молитвой, и исповедью, и даже докладом о текущей обстановке. Однако он сумел вновь сосредоточиться и тем же тихим голосом, с теми же просительными интонациями продолжил:
– …Я молю совсем о другом. В этом времени и в этом месте, где я сейчас нахожусь, может случиться непоправимая беда. Одна из тех, что погубили уже немало миров, в том числе и мою родину. Не мне объяснять вам, всевидящим и всезнающим созданиям, на какие преступления, как вольные, так и невольные, способен человек, из гордыни или невежества поставивший себя не только выше своих собратьев, но и выше тех сил, в чьем ведении находятся нити судеб, пряжа событий и ткацкий станок мироздания. Став причастным к величайшим тайнам природы, он использует эти знания не на благо, а во вред ей… То, что сейчас пытается совершить этот заблудший, может не только погубить несметное количество живых существ, но и оставить такую прореху в структуре Вселенной, которую не удастся заштопать ни вам, властелинам времени, ни вам, властелинам пространства. Простите меня за невольную дерзость, но я знаю, о чем говорю. Уверен, вы прекрасно понимаете меня, ведь нечто подобное уже случалось прежде…