– Обычное дело, – как эхо повторила Муза. – А было это когда?
– Так говорю же: сегодня днем! Не заметила, что ли, что во дворе все залито водой и пеной? Ах да! Темно же. Давай, за Тому! Царствие ей!
– Давайте! Господи, какой ужас! – Муза не знала, что ей делать и как теперь жить. Она захотела напиться, потому что это помогало расслабиться.
– Извините, что я без гостинцев, – икнула она.
– О чем ты говоришь, дочка! У меня все есть! Сейчас закусим! – снова засуетился Павел Иванович.
Все в его понимании было: хлеб обычный, нарезной батон, твердый сыр не первой свежести и жареная картошка с луком. Они выпили снова и снова. А потом Муза с удивлением поняла, как это ужасно, когда мозг все понимает, а веки закрываются, хотя глаза не хотят, чтобы их закрывали, и ноги, и руки какие-то не такие. Не то чтобы ватные, а вообще – как будто их нет. И дальше темнота, яма… Осознание, что она не должна засыпать, потому что находится в квартире незнакомого мужчины, рядом совершено преступление, а ей еще далеко ехать в гостиницу, пропало. Как-то стало в определенный момент все равно…
Муза никак не могла выбраться из липкой, темной грязи. Она хотела вдохнуть полной грудью, но у нее не получалось. Да и грязь эта ее не отпускала. Луч солнца, ворвавшийся в мрачное царство, очень больно резанул по лицу. Муза вздрогнула и открыла глаза. Кто-то резко отдернул шторы, впустив в комнату неожиданно яркий солнечный свет и облако пыли от штор.
– Ну? Очнулась? Голова болит? Только не говори, что у меня самогонка плохая. Просто вы перепили вчера, милочка! Да я еще, старый идиот, все подливал и подливал, за Тамару и за Тамару. Вот и отрубилась ты. Я тебя на диванчик пристроил, не обидишься? Уж раздевать не стал, только обувку снял и одеялкой прикрыл, – суетился вчерашний дед.
Муза присела, держа голову руками.
– Спасибо за заботу, есть еще добрые люди.
– Да не за что, милая! Лечиться будешь?
– Чего? От чего? – спросила она, ощущая во рту просто пустыню Сахару.
– Как от чего? От головной боли. Выпьешь?
Музу моментально затошнило.
– Да что вы! Конечно, нет! Я и думать не могу.
– Ну, как знаешь, а я полечусь, – запыхтел взъерошенный дед. – Кстати, тебе все время кто-то звонил, телефон просто разрывался. Адские устройства!
Муза мучительным рывком подняла себя с дивана и отбуксировалась в ванную. Потом она попрощалась с гостеприимным Павлом Ивановичем и покинула его, сообщив, что уезжает назад в гостиницу в областной город. Расстались они друзьями. В автобусе ей становилось все хуже и хуже. Хорошо, что Муза ничего не ела с утра, а то ее еще и вывернуло бы наизнанку. Телефон ее поразил – черт знает сколько пропущенных вызовов. Ей звонили и Григорий, и Алиса, и ее бывший Генрих, и еще куча непонятного народа. У Музы даже не было сил никому перезванивать, единственное, чего она хотела, – это добраться до гостиницы и упасть там трупом после всех мытарств и возлияний. И главное – собственной никчемности: она никого не спасла и ничего не узнала.
В номере ее никто не ждал. Муза приняла душ и, включив обогреватели на полную мощность, легла под одеяло. Только когда она поспала несколько часов, голова хоть немного перестала болеть. Разбудил ее настойчивый стук в дверь.
Муза протерла глаза и открыла дверь. Там стояла молодая женщина с бледным лицом, в потертой дубленке. Муза видела ее в первый раз.
– Мне нужна Муза, – сказала женщина.
– Это я, – ответила Муза, почему-то только сейчас подумав о том, как странно звучит ее имя в таком контексте. Особенно если говорящий был бы поэтом, писателем или художником. «Мне нужна Муза…», как сказала бы молодежь – прикольно!
Теперь настала очередь женщины с удивлением рассматривать Музу.
– В чем дело? – спросила Муза. – Я плохо выгляжу? Я подозреваю.
– Я вас не знаю, я не знаю, как вы выглядите обычно, – сказала женщина, вообще выглядевшая весьма заторможенно.
– Вы меня извините, конечно, но я вас тоже не знаю, – ответила Муза.
– Так я к вам на похороны и не приезжаю, – ответила женщина.
– Не поняла. Какие похороны? Я еще жива и на свои поминки никого не звала, – ответила Муза.
– Так это вы ко мне примчались, когда я умерла, – ответила женщина, – и, говорят, были весьма опечалены этим фактом.
– Кто говорит? – спросила ошарашенная Муза, ничего не понимая.
– Павел Иванович, – ответила женщина. – Я – Тамара Зайцева, вы приезжали в Бежецк и были расстроены моей кончиной. Пили с Павлом Ивановичем за мое здоровье, тьфу! То есть за то, чтобы земля мне была пухом. А потом он сказал мне, в какой гостинице вы остановились в областном городе. Вот я и приехала посмотреть, кто печалился обо мне? Интересно все-таки…
Муза только сейчас поняла, что тяжело больна, причем в острой форме. Все эти утренние недомогания, тошнота, понос и золотуха теперь показались ей детским лепетом. Лучше бы у нее случился приступ аппендицита или воспаление легких. Пережила бы как-нибудь, а вот с психиатрией дело обстояло намного сложнее. Муза не знала ничего из этой области, и тут – такая оказия. Она обняла свою голову руками.
– Я не хочу с ума сходить, – честно сказала она.
– Кто же хочет? – поддержала ее женщина.
– Лечиться неприятно. Привязывают к кровати, а я не хочу, чтобы ограничивали мою свободу, – продолжала выстраивать логическую цепочку Муза.
– Это страшно, – согласилась женщина.
– Говорят, еще электрическим током мозги лечат, – продолжала радовать гостью Муза.
– Это больно, наверное, – согласилась пришедшая.
– Вот и мне страшно.
– А что, есть предпосылки? Вы сумасшедшая? Тогда это многое объясняет… но откуда вы меня знаете? Тоже не помните? – уточнила женщина.
– До этого мгновения предпосылок не было. Думала, что со мной все хорошо. Отобрали способность работать нормально, но зато в личном плане что-то стало налаживаться. То есть все компенсировалось. И тут – на! Такая оказия! Вот ведь Григорий расстроится, – вздохнула Муза.
– Кто у нас Григорий? – спросила женщина.
– Миллионер, красавец-мужчина, похоже, в меня влюблен, – пояснила Муза, сама для себя открывая истину.
Женщина с еще большим интересом осмотрела ее помятую фигуру и опухшее лицо.
– Да. И давно вам кажется, что в вас миллионер влюблен? – спросила она, как врач спрашивает у пациента о его самочувствии: «Как давно у вас это болит? Как долго вы на это жалуетесь?»
– Нет, недавно… Сама не верила… А почему вы меня спрашиваете об этом? Вы сами-то себя слышите? Я приезжала на ваши похороны, на вашу смерть, и вот теперь вы у меня? Вы же сгорели!
– Я сгорела?! Нет, я не сгорела.