И еще – она поняла суть всех недомолвок, всех перешептываний, всех странных взглядов, сопровождавших этого человека повсюду.
Так вот кто он такой, дядя Вася…
Она вспомнила, как он старательно прятал от нее татуировки на своих больших сильных руках, как уклончиво отвечал на ее наивные детские вопросы.
И все равно, кем бы он ни был – она не могла поверить, что он может причинить ей зло.
Но если это не он, не его люди преследовали ее – то кто?
– Но… кто?.. Что?.. Почему?.. – прорыдала она. – Меня сегодня несколько раз пытались убить… и это им почти удалось… вместо меня убили двух других женщин… почему? За что?! В чем я провинилась?! Кому я помешала?!
– Бедная девочка! – Дядя Вася еще крепче обнял ее, запустил пальцы в ее волосы, покачал немного, как в детстве. – Бедная девочка! Что тебе пришлось пережить! – Он немного отстранился от нее, поднял голову и громко сказал куда-то в темноту: – Чаю! Горячего чаю с лимоном и коньяком!
Тут же появился молодой парень – тот самый, кто привез Катю в особняк, прикатил стеклянный столик на колесиках. На нем имелись стаканы, чашки, бутылки, чайник. Наполнил большую, синюю с золотом, чашку горячим чаем, плеснул туда же немного коньяку, положил кусок лимона, протянул чашку старику. Тот сделал знак глазами, показывая на Катю. Парень кивнул, поднес чашку к Катиным вздрагивающим губам.
Катя, все еще всхлипывая, вытянула губы трубочкой, отпила горячего чаю. Постепенно она успокоилась.
Как в детстве, подумала она.
В далеком детстве, когда она плакала из-за какого-то своего маленького детского несчастья, ей так же приносили горячий чай… только, разумеется, с молоком, а не с коньяком.
И все ее беды отступали, таяли, как утренний туман…
И сейчас ей стало легче, на какой-то миг даже показалось, что всех сегодняшних ужасов просто не было, что они ей просто приснились, что сейчас она проснется у себя дома, в мягкой постели, и услышит ласковый голос мужа…
Но вместо этого она услышала низкий, хрипловатый голос дяди Васи:
– Ну что, Котенок! Успокоилась? Расскажи мне обо всем, что с тобой случилось!
И Катя заговорила. Сначала она сбивалась, всхлипывала, мучительно подбирала слова, но постепенно рассказ ее полился связно, уверенно.
Она рассказала обо всем – начиная с ее похищения фальшивыми гаишниками и кончая ночной поездкой к дому Гревских.
Дядя Вася внимательно выслушал ее, время от времени переглядываясь с рослым угрюмым человеком лет шестидесяти, бесшумно появившимся в комнате, – тем самым, который встретил их у входа в особняк.
– Ну, что думаешь, Лопата? – спросил дядя Вася, когда Катя закончила свой рассказ.
– Ты сам знаешь, Свояк – это они. Их работа, их почерк. Только вот с этими… гаишниками липовыми. Что-то мне невдомек… непонятки какие-то. Если девчонка ничего не путает…
– Ты говоришь, Котенок, что один из них упоминал о заказчике и говорил, что ему велено было тебя убить? – уточнил дядя Вася.
– Да, – Катя кивнула. – А другой сказал, что не хочет мокрого дела… не хочет меня убивать…
– Ладно, ладно! – прервал ее старик, почувствовав, что еще немного – и она снова зарыдает. Он повернулся к Лопате и проговорил: – Гастролеры. Люди случайные. Но вот кто их нанял – это уже другой вопрос, и серьезный…
– Стас Мельников! – выпалила Катя. – Это наверняка он! Как только я ему позвонила – в поселке появился черный «Лексус», и меня попытались убить! И потом ему позвонила Светлана Новикова – и тут же приехал его человек и выбросил ее из окна…
– Стас, говоришь? – задумчиво проговорил дядя Вася. – Может быть, и Стас… верить, Котенок, никому нельзя. Вот, кстати, что это за паренек с тобой в машине был?
Кате показалось странным, что Седрика, с его солидной внешностью и седыми висками, назвали пареньком, но дяде Васе, наверное, казались юными все люди моложе пятидесяти.
– Это Седрик, бельгиец… очень хороший человек… мы познакомились с ним на вечеринке, несколько часов назад… он подвез меня до дома Гревских, и потом…
– Бельгиец, говоришь? – с любопытством переспросил старик. – Ну ладно, пусть будет бельгиец… это ничего, что бельгиец, лишь бы человек был хороший… – Он помолчал немного и наконец медленно заговорил: – Прости, Котенок… это из-за меня тебя сегодня так прессовали.
За спиной у Кати послышался протестующий возглас.
– Ничего, Лопата, – проговорил старик. – Пусть она знает… ей можно. Не бойся, лишнего трепать она не станет. Да я лишнего и сам не скажу. А знать ей нужно…
Катя поднялась с его колен, отступила немного, оглядела старика…
Только теперь она увидела, как он на самом деле стар.
Сухая желтая кожа – в пигментных пятнах, впалые щеки, дряблые мешки под глазами. Он был все еще красив, как бывает красива древняя статуя, покрытая трещинами и сколами, но это была прощальная, старческая красота. И хотя в глазах его все еще горели решимость и сила, видно было, что жизнь стремительно уходит из этого сильного человека, как вода из прорванного бурдюка.
И еще она увидела, что сидит он в инвалидном кресле на колесах, и ноги его накрыты теплым клетчатым пледом…
Катя почувствовала острую, мучительную жалость к этому большому и все еще сильному старику. Такую острую жалость, что непрошеные слезы выступили на ее глазах.
– Вот так, Котенок… – проговорил старик, почувствовав и поняв, что стоит за ее молчанием. – Стар стал дядя Вася… да тут еще со здоровьем проблемы… ноги прихватило…
Он поправил плед, натянул его повыше, и Катя поняла, что ему холодно в этой жарко натопленной комнате. Она поняла, что старая кровь не греет его, что постепенно, медленно поднимаясь от ног, его тело охватывает последний холод – холод смерти.
– Заболел я, – продолжил дядя Вася. – А люди вокруг сама знаешь какие… шакалы, а не люди! Как только прошел слушок, что я болен – решили, что нужно со мной кончать. Акела промахнулся… – лицо старика скривилось в грустной усмешке. – Промахнулся, значит, пора валить старика… – Он замолчал, закашлялся, перевел дыхание. – Подождали бы, пока помру, – проговорил он горько, негромко, как будто каждое слово тяжело давалось ему. – Подождали бы… совсем недолго осталось. Так нет, не хотят! Решили порвать меня на куски еще живого.
– А я-то тут при чем? – удивленно спросила Катя.
– А при том, что пронюхал какой-то шакал, как ты мне дорога, и решил меня через тебя побольнее укусить. Решил тебя схватить и на меня нажать… знали, что ради тебя я на все соглашусь! А если не удастся похитить – тогда убить… понимали, что я этого не переживу.
– И что же теперь делать? – проговорила Катя. Ей вовсе не понравилась роль заложницы в этой страшной игре, разменной монеты в чужой борьбе за власть. Она хотела одного – вернуться домой, к своей привычной, налаженной жизни…