– Вы завтракать будете?
– Спасибо, Наташа… – отозвалась Катя виноватым, заискивающим тоном. – Я выпью кофе… минут через пятнадцать…
Когда шаги домработницы затихли в конце коридора, Катя уставилась на смятый листочек.
Садовая-Триумфальная, дом четыре.
Ни этот адрес, ни телефон, ни фамилия адвоката ровным счетом ничего ей не говорили.
Что он сказал – что документы готовы и она может сегодня за ними заехать?
Но какие документы?
Она понятия не имела ни о каких документах!
Катя взяла с тумбочки телефонную трубку, набрала номер адвоката.
Ей ответили короткие сигналы.
Какая-то совершенно непонятная история…
Впрочем, к часу дня она все равно не успеет, ей ведь нужно ехать в полицию… а тут, как назло, паспорт пропал…
Она подошла к туалетному столику, села в удобное кресло, посмотрела на свое отражение.
После вчерашних приключений лицо ее выглядело просто ужасно.
Придется как следует над ним поработать.
Катя выдвинула верхний ящик, где хранила кремы и косметические средства…
И первым, что она увидела, был ее злополучный паспорт!
Он лежал на самом видном месте, между тональным кремом и блеском для губ.
Катя тупо уставилась на документ.
Она была совершенно уверена, что не клала его сюда!
Провалами памяти она пока что не страдала.
Она была совершенно уверена, что положила этот чертов паспорт в верхний ящик секретера.
Но тогда кто же переложил его сюда?
Кто и зачем?
Наверное, Наташа, кто же еще… но зачем ей мог понадобиться ее паспорт?..
Так или иначе он нашелся, и нужно ехать в полицию.
Катя привела себя в порядок, спустилась в столовую, выпила кофе.
Наташа стояла у стены, все с тем же оскорбленным видом.
Катя не успела одеться, как снизу позвонили: за ней приехал водитель, присланный мужем.
Следователь Сергачев оказался мужчиной самого сурового и неприступного вида. Он сидел в своем кабинете в полном одиночестве и сосредоточенно перелистывал пухлую папку в коричневом засаленном переплете. Он скупо, без улыбки, кивнул в ответ на Катино «Здравствуйте» и вновь углубился в свою папку. Не дожидаясь приглашения, Катя села на жесткий неудобный стул и притихла.
В кабинете совсем недавно сделали ремонт. Это Катя выяснила по запаху – от стен, выкрашенных салатной масляной краской, все еще попахивало тем унылым безнадежным запахом, какой сопровождает ремонт на вокзалах и в больницах.
Несмотря на то что занавески на окне были новыми и само окно чисто вымытым, и светильник пока что не засижен мухами, и мебель была скромной, но необшарпанной, кабинет навел на Катю жуткую тоску. Возможно, это было сделано нарочно, чтобы посетители проникались «серьезностью момента». Возможно, этому способствовала и внешность хозяина кабинета – его темный, без рисунка, галстук и мрачно нахмуренные брови говорили человеку, сидящему напротив, что шутить в этой комнате не привыкли и лучше сразу сказать следователю всю правду, только правду и ничего, кроме правды, в противном случае он в состоянии устроить посетителю массу неприятностей.
В довершение картины на стене над головой следователя висел плакат, изображавший болтливого молодого человека в несолидной светлой шляпе и внимательно прислушивающегося к его болтовне подозрительного господина определенно иностранной внешности. Подпись под этим плакатом гласила:
«Болтун – находка для шпиона».
Наконец следователь аккуратно завязал тесемочки коричневой папки и достал из ящика стола другую, голубую, поновее и потоньше. Бумаг в ней было поменьше. Сергачев пошуршал какими-то листочками и наконец поднял глаза на Катю.
– Слушаю вас! – проговорил он удивительно сухим, неприятным голосом. Наверное, так говорил бы канцелярский дырокол, если бы неожиданно обрел дар речи.
– Вы мне звонили и вызывали для дачи показаний, – Катя изо всех сил старалась, чтобы в ее голосе не прозвучали нотки неприязни.
– Ах да, Неверова, – он сделал вид, что вспомнил о ней только сейчас. – Ну, рассказывайте, как вы дошли до жизни такой…
– Какой? – тихо спросила Катерина. – Что вы конкретно имеете в виду?
Следователь отложил ручку и поднял глаза на Катю. Он поглядел на нее очень внимательно и строго. Катя неуверенно заерзала и отвела глаза. Под этим пронзительным взглядом она почему-то почувствовала себя виновной во всех преступлениях, предусмотренных Уголовным кодексом. Сергачев удовлетворенно хмыкнул, еще сильнее нахмурился, взглянул на часы и огорченно покачал головой – мол, время летит, а мы тут воду в ступе толчем…
– Фамилия? – бросил он, не глядя на Катю. – Имя? Отчество? Год рождения?
Перед ним на столе лежал открытый Катин паспорт, тем не менее следователь исправно задавал вопросы и заполнял все графы типового бланка.
– Итак, гражданка Неверова, вы утверждаете, что десятого сентября сего года в понедельник на отрезке шоссе между вашим коттеджным поселком и МКАД вас остановил сотрудник ГИБДД, представившийся лейтенантом Смородиным…
– Да, только это был не сотрудник, то есть сотрудник, но ненастоящий…
– Тогда зачем же вы его послушались и остановились? – удивился Сергачев.
– А я только потом поняла, что они бандиты, когда очнулась в багажнике.
– В багажнике? – переспросил Сергачев. – Что вы там делали?
– Как вы понимаете, я там оказалась не по своей воле! – На этот раз Катя не смогла сдержать раздражение.
– Подробнее, – сухо бросил следователь, и Катя, морщась и кусая губы, начала вспоминать подробности.
– …А потом они забрали у меня сумочку, сережки и часы, и этот Смородин велел остальным двум вырыть яму… вы понимаете, для чего, а один из них отказался, потому что у них, мол, бизнес чистый и на мокрое они не подряжались… А тот, главный, заорал, чтобы они не смели его ослушаться, он уже с заказчиком обо всем договорился и деньги взял; а этот, первый брат, сказал, что они ни про какого заказчика ничего не знают, они так не договаривались, из-за меня у них бизнес может накрыться…
– Минуточку, – прервал ее горячую сбивчивую речь следователь, – а откуда вы знаете, что те двое были братьями? Они что, очень похожи были, на одно лицо?
Катя замолчала, как будто наткнулась на бетонную стену. Сергачев смотрел на нее вроде бы даже доброжелательно, сочувственно, и голос его был вкрадчивым, однако за этой внешней мягкостью Катя разглядела его железную хватку. И еще, она поняла, что если раньше следователь не испытывал к ней никакого интереса, то теперь все изменилось, и интерес этот – вполне профессиональный.