Верка, обрадовавшись тому, что жизнь все еще теплится в ее пациенте, зачастила:
— Зайчик, потерпи, все будет хорошо, потерпи, зайчик…
— Шнурок на ботинке развязался! Шнурок завяжите! — пробормотал Цыпф, видимо, контуженный пулей.
К этому времени Толгай уже закончил свою работу цирюльника, и взорам присутствующих открылась рана, наподобие прямого пробора рассекавшая Левкин скальп от лба до макушки.
— Повезло, — сказала Верка, промокнув кровь собственным носовым платком. — На три сантиметра ниже, и была бы у тебя на лбу аккуратненькая красненькая отметина. Как у индийской красотки… Зашить бы следовало, да нечем.
Самым тщательным образом залепив рану будетляндским пластырем и, за неимением других лекарств, накормив Леву бдолахом, Верка отступила на шаг, чтобы полюбоваться делом рук своих.
Кто-то довольно грубо толкнул ее в плечо, и Верка, полагая, что это всего лишь неуклюжая попытка Зяблика подлизаться, решительным движением попробовала отстранить ладонь, оказавшуюся на удивление огромной, твердой и холодной.
Вскрикнув, она обернулась. Плеча ее касался один из уродливых тритонов, ерзавший на своем постаменте, словно живой. Шевелились и другие мифологические фигуры, украшавшие фонтан, в том числе и сам Посейдон.
На мгновение в голову Верки пришла шальная мысль, что многократные и широкомасштабные нарушения принципа причинности вдохнули жизнь в каменных истуканов, но причина столь странного поведения всей скульптурной группы состояла совсем в ином. В движение пришли не только изваяния морских богов и их прислужников. Шатались и расположенные поблизости дома, а сама площадь ходила ходуном, как поверхность штормящего моря. Плавные широкие волны перекатывались из одного ее конца в другой, и трупы аггелов то вздымались на их горбах, то проваливались вниз. Но только не плеск разносился вокруг, а тяжкий скрежет трущихся друг о друга камней. Оська, вытанцовывающий среди этого кошмара некое подобие гопака, напоминал рыболовный поплавок, болтающийся на свежей зыби.
Воздух стал мутнеть и сгущаться. Что-то вроде легкой ряби пробежало по нему, оставляя за собой желтые кляксы, которые быстро росли и со стеклянным звоном соединялись между собой. Через площадь зазмеились трещины. Каменная чаша фонтана треснула. У Посейдона отлетела голова.
— Отходим! — заорал Смыков. Он подхватил пушку. Верка с Толгаем — Цыпфа, а Зяблик — мешочек с бдолахом. Бежать по гуляющим каменным волнам было не менее трудно и опасно, чем по льдинам во время ледохода. Камни мостовой, словно зубы, так и норовили ухватить кого-нибудь за щиколотку. А сзади звенел воздух, превращавшийся в кирквудовский янтарь.
Настоящую надежную твердь под ногами они ощутили, только удалившись от площади метров на сто, но и здесь, на узкой улице, в воздухе поблескивали невесомые желтые чешуйки, в любой момент готовые стать катализаторами если не гибели, то, во всяком случае, радикального изменения окружающего мира, что для населявших его существ так или иначе означало конец земного бытия.
Где-то позади осталась площадь, превратившаяся в один огромный массив кирквудовского янтаря, являвшегося лишь проекцией на наш мир другого, гораздо более сложного пространства. И аггелы, которых, возможно, уже нельзя было считать мертвецами, и Оська, превратившийся неизвестно в кого, находились сейчас так далеко отсюда, что даже обсуждать эту тему не имело смысла.
— Левкина работа! Это он набедокурил! — сообщил Зяблик. — Помните, о чем нас Эрикс предупреждал? Нельзя, дескать, применять эту пушку против явлений, порожденных силами Кирквуда. А он последний выстрел в землю загнал, как раз в самый гадюшник, который под гаванью находится. Вот и поперла на нас эта многомерная яичница.
Цыпф, к тому времени очухавшийся и уже передвигавшийся без посторонней помощи, вынужден был согласиться с данным предположением.
— Эта штука опасней атомной бомбы, — он покосился на пушку. — Нужно как можно скорее привести ее в негодность. Вред, который она способна причинить, несовместим с ее пользой.
— Вы, братец мой, подобные заявления прекратите! — возразил Смыков. — Не навязывайте нам свои пораженческие идеи. Вред от пушки пока что чисто теоретический, а польза практическая. Что бы мы сейчас делали, если бы не она? И в самом деле на сковороде плясали!
— Не обязательно, — сказала Верка. — Нам ведь предлагали компромисс.
— Какой компромисс? Ну ты скажешь тоже! — возмутился Зяблик. — Компромисс
— это когда обе стороны полюбовно договариваются. А аггелы на нас удавку накинуть собирались. Кто им хоть на волосок однажды уступил, уже не хозяин себе. Не отмазаться, не отмыться… Кстати, милый друг Лева, — он перевел взгляд на Цыпфа. — А что этот недоносок имел в виду, когда про тебя говорил?
— Не знаю даже… — Лева пожал плечами столь энергично, что едва не достал ими собственных ушей. — Наверное, молол первое, что на ум взбредет… Бредил от страха…
— Может, и бредил, — молвил Зяблик задумчиво. — И все же допросить этого щенка не мешало бы… Зря мы его там бросили…
— Про пустое чего говорить! — махнула рукой Верка. — Его уже черти на том свете допрашивают.
— Семимерные черти — добавил Смыков.
Обратная дорога много времени не отняла. Возвращались они уже знакомым путем, устраивая стоянки на прежних местах. Цыпф, еще загодя начавший волноваться, постоянно поторапливал своих спутников.
Когда впереди замаячили знакомые силуэты причудливых башен Парка Всех Стихий, он не выдержал и припустил бегом.
— Поосторожней там! — крикнула вслед Верка. — А не то еще напугаешь их до смерти. Сам сейчас на черта рогатого похож!
Лева и в самом деле выглядел жутковато — половина головы выбрита и залеплена успевшим побуреть в дороге пластырем, а вокруг плешины торчат склеившиеся от крови космы волос.
«Только бы ничего не случилось, только бы все обошлось!» — твердил он про себя, еще в детстве уверившись, что несчастье предполагаемое куда менее вероятно, чем несчастье нежданное.
Что же, и на этот раз его опасения не подтвердились. Лилечка, обхватив колени руками, сидела почти на том же месте, где они ее оставили, хотя и выглядела, Как сомнамбула, очнувшаяся от своего страшного сна, но еще не вернувшаяся к реальности.
Эрикс лежал у противоположной стены, и лицо его было покрыто платком, по которому ползали мухи. Здесь же рядом устроилась и уже знакомая Цыпфу парочка близнецов. На вошедшего они смотрели с веселым любопытством щенят, готовых поиграть и повозиться с первым встречным.
— Вы кто? — шепотом спросила Лилечка, глядя на Леву так, словно видела его впервые в жизни.
— Что с тобой? — Он опустился возле девушки на колени. — Тебе плохо? Тебя кто-нибудь напугал?
— Нет, мне хорошо. — Ее глаза были двумя плошками застывших слез.