— Мы отправили дело в архив, — сказала Лунд. — Решили, что Метта была из тех девушек, что пропадают бесследно каждый год. Если бы вы рассказали нам…
— Я тогда только что женился. Моя жена была беременна. Это уважительная причина для вас?
— Мне нужны имена.
— Я их не знаю. Это были серьезные парни. Кто-то из них сходил по ней с ума… — Вдруг из глубины его памяти вынырнуло воспоминание. — Однажды она пришла с этим кошмарным кулоном на шее. Черное сердце. Думаю, такие штуки нравятся байкерам.
Высокий молодой человек вышел из подъезда дома во двор и зашагал по булыжникам. Он увидел их, взмахнул рукой:
— Привет, пап!
Палудан попытался выдавить ответную улыбку.
— Все мы тогда наделали ошибок. Метта никому не отказывала, так что… Если вспомнить… в каком-то смысле она заслужила это. Боже… — Он посмотрел на Лунд. — То есть я хотел сказать… что-то должно было случиться. Не знаю что. Но ничем хорошим все равно бы не кончилось.
Он склонился к велосипеду, вставил переднее колесо в стойку, застегнул цепь.
— Наверное, поэтому я никогда о ней не рассказывал. Я знал, что будет беда. И ничего не мог поделать.
Бюлов был вне себя от ярости. Он раздобыл регистрационный номер автомобиля, взятого в прокате на имя Бенгта Рослинга, и отдал приказ разыскать Лунд и привезти в управление. Больше он не собирался выпускать ее ни на каких условиях.
Теперь он стоял перед кабинетом Брикса и сыпал угрозами:
— Если выяснится, что вам было известно об этом…
— Я ничего не знал, — сказал Брикс, пожимая плечами. Его телефон зазвонил. Он глянул на дисплей. — Мне нужно поговорить с женой. Сегодня вечером мы собирались в театр.
Бюлов не двигался с места.
— Вы любите балет? — спросил Брикс.
Следователь чертыхнулся и вышел в коридор. Только тогда Брикс ответил на звонок.
— В списке вещей указано, что в коробке был фотоальбом, — сказала Лунд.
— Что вы задумали?
— Метта Хауге вела свободный образ жизни. Вечеринки, торговля наркотиками. Имела связи с наркобандами — возможно, в Христиании. Один из членов банды был ее приятелем. Или не один.
— Лунд, вы должны немедленно прибыть в управление.
— Мне нужно увидеть тот альбом.
— Мы уже все проверили. Подождите… он у меня.
Он вернулся в свой кабинет, отыскал среди вещей, найденных в хранилище, альбом в синей обложке. Школьные фотографии, студенческие фотографии, поездки на пляж, вечеринки.
— Тут ничего нет.
— Это должно быть или в конце, или в самом начале, Брикс. Так люди хранят самые важные для них фотографии. Сначала ищите среди более поздних снимков.
— Мы нашли паспорт Нанны на заднем дворе Леона Фреверта.
— Где?
— В мусорном ящике.
— Это не логично. Фреверт должен был избавиться от паспорта две недели назад. В мусоре его бы уже не было. Ищите фотографию, Брикс.
— Может, он сначала хотел оставить его себе. Слушайте, так или иначе, у Фреверта был ее паспорт, и он — последний, кто видел ее живой. Через пять минут после того, как он высадил Нанну, он оставил на автоответчике Бирк-Ларсена сообщение. Вагн Скербек подтвердил, что Фреверт сказался больным.
Она старалась усвоить новую информацию.
— Я хочу знать, что дословно сказал…
— Приезжайте сюда, черт возьми! Лунд! Лунд!
Пернилле Бирк-Ларсен была в растерянности. Сегодня день рождения Антона. Последний праздник, который они отметят в их старой тесной квартирке над гаражом. В доме царил беспорядок: повсюду коробки со сложенными вещами, голые стены. Антон пока был в гостях у школьного приятеля, Пернилле собиралась скоро ехать за ним. Главное — никаких разговоров о паспорте, ни о чем другом, кроме дня рождения.
— Тайс, ты жаришь мясо, — сказала она, домывая раковину. — И не забудь здесь пропылесосить.
Он делал сыновьям бутерброды с шоколадным кремом.
— Что-нибудь еще?
— Нет. — Она оглянулась на него. Он был в хорошем настроении. — Это все.
— Все равно будет беспорядок через пять минут. — Он не жалел крема. — Да и никого чужих не звали.
— Я хочу, чтобы здесь было чисто.
Он почесал лоб.
— Главное, чтобы мальчикам было весело…
Она прикрыла рот рукой, подавила смешок, но он заметил.
— И чем это я тебя так насмешил?
Пернилле шагнула к нему, провела пальцем по его лбу, стирая шоколадный крем, которым он испачкался, и показала палец ему.
— О, черт.
Он засмеялся.
На столе стояли пакеты с покупками, скрывая от глаз застывшие во времени лица на фотографиях. Она не позволит им следовать за ними. Стол отправится на хранение. Может, время от времени им захочется посмотреть на него.
Он обнял ее, привлек к себе, поцеловал в щеку. Черная кожа куртки и пот, колкая щетина на его подбородке…
Она оглядела комнату — стены, совсем недавно увешанные снимками, пустые полки, на которых она выращивала цветы и зелень, светлый прямоугольник вместо пробковой доски.
Пернилле Бирк-Ларсен поняла, что плачет, но не знала почему. Знала только, что это легкие слезы и что они ненадолго. Черная страшная рана, которая открылась после смерти Нанны, начинала понемногу — час за часом, день за днем — затягиваться. Она не исчезнет, но больше не будет источником постоянной боли, превратившись в старый привычный шрам, в часть их жизни.
— Ты будешь скучать по этой квартире? — прошептал он хрипло ей на ухо.
— Только по счастливым дням. И в новом доме нам тоже будет хорошо.
Он вытер ее мокрые щеки толстыми, грубыми пальцами. Она крепко обнимала его.
— Или даже еще лучше, милая. Я буду стараться.
— Конечно. Я знаю.
Через двадцать минут она забрала Антона из гостей. Он не выглядел усталым. И не выглядел счастливым.
— Ты не забыл, что я просила тебя много не есть? Папа готовит нам угощение.
— Не ел много.
— Ты раздал приглашения на новоселье?
— Да.
Она встретилась с ним взглядом в зеркале заднего вида, улыбнулась:
— И девочкам тоже?
— И девочкам.
Он вздохнул. Он не хотел говорить. А она хотела.
— Уже ремонтируют подвал, — сказала Пернилле. — Знаешь, дом правда будет очень красивый.
Он мотнул головой из стороны в сторону. И стал смотреть на залитый дождем Вестербро.