— Он лжет, — сказала Лунд, и они замолчали.
Букард сложил на животе руки, воззрился на нее.
— Он лжет, — повторила она.
— В квартире провести обыск, — приказал Букард. — Проверить подвал, участок в Драгёре. Узнать, куда вывозится мусор, проверить его тоже. Поставить телефон на прослушивание.
Майер как будто выпал из разговора: Букард диктовал, Лунд записывала.
— Сообщить Хартманну о наших действиях. И больше никаких проколов с прессой.
Он собрался уходить. Майер сказал ему вслед:
— Кстати, о проколах. Я бы хотел поговорить с вами наедине.
— Завтра, — отрезал Букард. — Сейчас мне нужна от вас работа, а не нытье.
— А что делать с ним? — спросил Майер.
Букард хотел сначала услышать, что скажет Лунд.
— Пока мы не провели полный обыск квартиры и загородного дома, ни он, ни его жена не должны там появляться, — сказала она. — Могут пожить у родственников жены или в гостинице. Паспорт у него нужно забрать. И ведите за ним наблюдение.
Что-то не складывалось, и Лунд никак не могла уловить, что не так…
— Кемаль утверждает, что в пятницу ездил на своей машине. Мы должны связать его с машиной штаба Хартманна. Он ведь одна из ролевых моделей?
До пресс-конференции оставалось пятнадцать минут. Скоугор давала последние указания:
— Отстранение вступает в силу немедленно. Я подготовила бумаги, администрация гимназии уведомлена.
Хартманн смотрел на документы, которые она разложила перед ним.
— Ты должен дистанцироваться от всей этой ситуации. Скажешь, что сожалеешь о допущенной ошибке и что ты помогаешь полиции в расследовании.
Он пробежал глазами текст заявления — извиняющийся тон, трусливая, эгоистичная позиция.
— Если спросят о ролевых моделях, скажи, что эту тему комментировать не можешь. Если кто-нибудь…
Хартманн встал из-за стола и заметался по кабинету — руки глубоко в карманах, синяя рубашка в пятнах пота.
— Для публичного человека крайне важно извиниться за любую ошибку немедленно. А потом оставить инцидент позади и двигаться дальше. В шкафу есть свежая рубашка, тебе нужно переодеться.
Он смотрел на сигнальный экземпляр завтрашнего номера газеты. На всю первую полосу — учитель Рама жмет ему руку на баскетбольном поле, оба улыбаются.
— Нет, я не понимаю. Он казался прекрасным человеком. Никто не сказал о нем ничего плохого. Я проверил кое-какие материалы. В его районе куча мальчишек, которым он помог не сбиться с пути, буквально от тюрьмы спас.
Первые три страницы были посвящены Кемалю.
— И я сыграл с ним в баскетбол.
Скоугор устало наблюдала за ним.
— А теперь оказывается, что всего за неделю до того он изнасиловал и убил одну из своих учениц.
Этот разговор наводил на Скоугор скуку.
— Нас ждут, Троэльс. Нужно еще настроить освещение, чтобы ты хорошо выглядел.
— Ты думаешь, он сделал это?
— Не знаю и не хочу знать. Я хочу одного: спасти тебя. Не ожидала, что это будет так трудно.
В дверь постучали. На пороге стояла Лунд.
— Чего вам? — неприветливо взглянула на нее Скоугор.
Она вошла: та же старая куртка, тот же черно-белый свитер, те же прямые волосы, небрежно стянутые в хвост на затылке. Эта женщина прицепилась к жизни Хартманна как репей к штанине.
— Хартманн просил, чтобы его держали в курсе, — сказала Лунд и пожала плечами, устремляя взгляд ярких глаз ему в лицо. — Вот я и пришла.
— Вы ведь, кажется, должны были уехать в Швецию? — спросил Хартманн.
Она улыбнулась на это:
— Чуть позже. Кемаль признал, что девушка приходила к нему в квартиру. Он утверждает, что потом она ушла, но с тех пор ее никто не видел. Мы…
— Ознакомьте нас с краткой версией, — вмешалась Скоугор. — У нас начинается пресс-конференция.
Снова улыбка, на этот раз немного другая.
— Хорошо, вот краткая версия. Возможно, он держал ее где-то взаперти. Мы не арестуем его, пока не обыщем его квартиру. Не факт, что арестуем после этого.
— Мы читаем газеты, — сказала Скоугор. — Все это нам известно.
— Мне нужны все журналы учета пользования вашими автомобилями за последние два года.
— Зачем?
— Судя по всему, Кемаль пользовался машиной, в которой нашли Нанну. Значит, должна быть какая-то связь…
Хартманн замер и медленно произнес:
— Он не водил эту машину.
— В ваших документах говорится, что участники программы интеграции имеют доступ к вашему транспорту, — возразила Лунд.
— Мы даем машины ролевым моделям программы, но только не новые. Эти мы арендовали всего на несколько недель специально для нужд кампании. Риэ?
Скоугор стояла в стороне, сложив руки на груди, и не испытывала никакого желания участвовать в этом разговоре.
— Риэ!
— Машины для предвыборной кампании должны быть абсолютно новыми, без изъянов, так как это влияет на имидж кандидата. Ролевые модели прекрасно обходятся никому не нужным старьем.
— Погодите-ка, — сказал Хартманн. — Так вы собираетесь предъявить ему обвинение?
— Если у нас будут более веские доказательства, то…
— Но если Кемаль никогда не садился за руль этой машины, как он мог вообще знать, что она наша?
— Может быть… — Она была растеряна, чего он еще ни разу не видел. — Может быть… Я не знаю.
Хартманн уцепился за свою мысль:
— Черные «форды» появились у нас всего недели полторы-две назад, он не мог знать о них. То есть, скорее всего, он не виновен! У нас через пять минут пресс-конференция, что мне, черт возьми, говорить?
— Я не занимаюсь вашими пресс-конференциями, Хартманн.
— Если бы не вы, нам не пришлось бы проводить половину из них! Вы уже ошибались. Какие у вас гарантии, что вы не ошибаетесь сейчас? Как я могу отстранять человека от работы, если у вас даже нет доказательств?
— Я прошу от вас только минимум содействия. В остальном вы делайте свою работу, я буду делать свою.
С этими словами она ушла. Скоугор выжидательно смотрела на него. В соседней комнате нарастал гул — журналисты уже собрались.
Хартманн достал из шкафа новый костюм, чистую рубашку, начал переодеваться.
— Троэльс, — не выдержала Скоугор, — только не вздумай пойти на попятную. Бумаги на отстранение уже готовы. Для твоей же пользы…
— Кемаль этого не делал. — Он радостно ухмылялся, застегивая рубашку. — Это не он.