Я спокойно наблюдала за Обоймовым. Ну, решать в данном случае будет Роман. Кто платит деньги, тот и заказывает музыку. Однако Лариса сумела оседлать птицу удачи. О таких случаях любят рассказывать в кино: никому не известная молоденькая актрисуля подменяет внезапно заболевшую приму и, опля, занимает нагретое примадонной место на троне.
– Таткина! – заорал Обоймов.
Ольга съежилась.
– Да, Лев Яковлевич.
– Возьми дурацкие серьги и отдай их Розе, – приказал хозяин. – И вообще, собери в уборной ее шмотки, сложи… э… куда хочешь, и отволоки Глаголевой. Ларонька, ангел мой, выньте из ушек подвески.
– И совсем эти камни не похожи на бриллианты, – поморщилась девица, протягивая Таткиной серьги, – слишком блестючие.
– Лев Яковлевич, – пробормотала Оля, – я не могу.
– О чем ты? – заморгал Обоймов.
– Ну… сережки, вещи, – начала путано объяснять Таткина. – Розалия Марковна не самый приятный в общении человек, но театр для нее… как еда… как воздух. Вы не можете Глаголеву уволить. Она умрет.
Лариса надула губы, однако промолчала. Зато Обоймов разразился пламенной речью:
– Ольга! Напоминаю, если ты забыла: я владелец и идейный вдохновитель театра, поэтому имею право вести дела, как считаю нужным. Изволь освободить гримерку Глаголевой для новой примы. Это, пока ты не стала актрисой, твоя прямая обязанность. Ларочка, дорогая, пойдемте, нам надо поговорить о договоре.
Девица бабочкой выпорхнула в коридор, Обоймов последовал за ней.
– Вот индюк, – горько произнесла Таткина. – И ведь знает, кто я такая!
– И кто же ты такая? – удивилась я.
Оля осеклась, затем угрюмо заявила:
– Да никто, обычная баба, мечтающая стать актрисой. Я не могу войти к Розалии в палату со словами: «Вас уволили, вот ваше шмотье из театра», а потом засунуть сумку под кровать и уйти. Терпеть не могу Глаголеву, но сделать такое… это уж слишком.
Я показала рукой на пластиковую фигурку оленя, на рогах которого висело колечко с ключами.
– Они от квартиры Розалии Марковны. Можно отвезти ее вещи туда. Глаголеву, наверное, пару недель продержат в клинике, а я пока поговорю с Романом Глебовичем. Вероятно, Звягин сможет образумить Обоймова. И нужно попросить Софью Борисовну, пусть она втолкует Льву Яковлевичу, что если он вот так нагло вытурит актрису, та подаст в суд. Вроде режиссер прислушивается к словам Иратовой.
– Что произошло? – спросил за спиной мужской голос.
Я обернулась и увидела Петра, сына Софьи.
– Что вы обе как в воду опущенные? – спросил он.
Таткина втянула голову в плечи, а я быстро растолковала Иратову суть проблемы.
Петя потер руки.
– Девочки, вам не хватает мужского руководства. Оля, ты не хочешь возиться с вещами Розы?
– Нет, – кивнула Таткина. – И боюсь даже прикасаться к серьгам. Вдруг сломаю или потеряю их? Век потом не расплачусь.
– Ну и не трогай вещи Глаголевой, – милостиво разрешил Петр.
– Обоймов приказал, – занудила Ольга. – Как представлю картину: вхожу в палату…
– Уже слышал, – отмахнулся Иратов. – Никуда идти не надо. Кстати, мама до сих пор в клинике, пошла узнать, что с Розалией. А вот и она звонит…
Петр вытащил мобильный.
– Да! Да? Да… Да!!! Да? Да-да.
Мы с Таткиной смирно ждали, пока он перестанет «дакать». Наконец Иратов положил сотовый в карман и сказал:
– Розалия пока в реанимации. Врачи – люди осторожные, на вопросы о прогнозе отвечают: «Делаем все возможное». Но старшая медсестра оказалась маминой поклонницей и нашептала ей, что все не так уж плохо. Если Глаголевой в течение суток не станет хуже, то через день ее переведут в обычную палату. Пока мадам в отделении интенсивной терапии, ей ничего не нужно, ни еды, ни белья. А вот потом понадобятся фрукты-соки, халат, тапочки. Можно для прикола белые прихватить… Предлагаю такой план действий. Оля отправляется домой. А я собираю все в гримерке, оттаскиваю к Розалии на квартиру, нахожу там необходимую хрень по списку, который сейчас эсэмэской получу, запихиваю в чемодан и доставляю его в клинику. Мама, когда понадобится, передаст вещи Глаголевой. Ну и как вам моя идейка?
– Замечательная! – обрадовалась Таткина.
– Обоймов велел Ольге заняться вещами, – напомнила я.
Петр взял меня под руку.
– Степа, Ольга попала в неприятное положение. В мире театра слухи распространяются со скоростью мысли. И обычно все ловко перевирается. Увидят Таткину с сумкой Розалии и начнут судачить: «Костюмерша у Глаголевой вещи украла». Или еще чего похлеще придумают. А мне на трепотню наплевать!
Петр снова вынул сотовый, уставился на экран, потом быстро вышел в коридор.
– Не отговаривай Иратова от поездки! – ожила Ольга. – Он помочь мне хочет!
– У вас роман? – удивилась я. – Или просто дружеские отношения?
Таткина покраснела.
– Скажешь тоже, роман… Не будет Петя ко мне интерес проявлять. Он из хорошей семьи, его отец был академиком.
– Вроде Софья Борисовна бывшая жена Клюева.
– Верно, – согласилась Оля. – Ее первый муж давно умер, Петр тогда совсем маленьким был. Софья долго сына одна растила, а потом расписалась с Иваном Сергеевичем. Петя очень умный, у него несколько высших образований, вроде он биолог, математик и еще кто-то. А недавно окончил режиссерские курсы, хочет спектакли ставить. Интеллигентный, не пьет, будет постановщиком. И Софья Борисовна милая женщина. Нет, не обращает Иратов на меня внимания. Одно время он на Мускатову глаз положил. Я слышала, как Петр Светку в кафе приглашал, а та, хоть и вешается на всех мужиков, ему отказала. У Мускатовой в голове невесть что творится. Хотя… Вот сейчас Петр мне помощь предложил. Может, это начало наших отношений?
Я удивилась еще больше. Почему Петр решил взять на себя обязанности Ольги? Впрочем, может, он добрый человек и просто хочет оказать услугу Таткиной?
Дверь хлопнула. Петр снова вошел в гримерку.
– Мама прислала список вещей.
– Можно посмотреть? – спросила я.
Иратов протянул мне мобильный.
– Пожалуйста.
– «Халат, но не пеньюар», – прочитала я. – Вы знаете разницу между этими вещами?
Иратов поджал губы.
Я улыбнулась.
– Халат – распашная домашняя одежда с пуговицами. Ее шьют из байки, фланели, трикотажа, ситца, недавно придумали вариант из тонкого кашемира. Халат не предназначен для приема гостей, его носят не при посторонних. Банный вариант, как правило, из махровой ткани, без пуговиц, завязывается поясом и исполняет роль полотенца. Его накидывают после душа, когда сушат волосы, накладывают крем, потом меняют на обычный халат. А пеньюар – для очень близкого человека. Он шьется из шелка, шифона, полупрозрачных материалов, застежек на нем нет, зато в изобилии вышивки, кружева, стразы, перья… Все для того, чтобы поразить мужчину в самое сердце. Идем по списку дальше. «Лифчик без костей». Вас ист дас? Разберетесь, что за зверь?