Неожиданно спина начала согреваться. Решив, что о ней заботится двушка, Рина благодарно приподнялась на локтях, чтобы подсыхать и снизу тоже, и внезапно обнаружила, что дымится. Тонкий дымок сочился снизу из рукава. Еще одна белая струйка вырывалась из надорванного плеча ее необъяснимо высохшей куртки.
Рина вскрикнула. Она вспомнила, что, отправляясь вечером кормить Гавра, надела синтетический пуховик, как более теплый, а шныровскую куртку оставила в комнате на спинке стула.
Пуховик окончательно разогрелся. Теперь дым валил отовсюду, а сама куртка подозрительно укорачивалась, вздуваясь буграми. Рина едва успела его сбросить. Подкладка уже начинала плавиться. Рукава вздрагивали в конвульсиях, будто пытались ползти.
Она торопливо оглядела себя, проверяя, нет ли на ней еще какой-то синтетики, от которой лучше избавиться вовремя. Бедолага Витяра как-то ухитрился нырнуть в китайских носках – тех самых, что не горят, а, брошенные в костер, спекаются в черный комок. И… в общем, имел приключение.
«Что, получила, шляпа?» – подумала Рина, хотя и понимала, что особой вины тут нет. Она-то шла кормить Гавра и куртку надела не шныровскую, а ту, что теплее.
Ботинки, джинсы и майка уцелели. Даже свитер ручной вязки почти не пострадал, только укоротился в рукавах и из ярко-желтого стал цвета старой полировки. Видимо, краситель шерсти был не особо натуральным.
Она в последний раз оглянулась на тихий затон. Ряска уже сомкнулась повсюду, и лишь у самого берега оставалась светлая полоска воды. Рина повернулась и зашагала в сторону, куда улетел Гавр. Шла, хотя и понимала, что это глупость. Гавр, с его привычкой вычерчивать в воздухе кривые, сто раз уже мог изменить направление полета. Одно знала точно – к центру двушки он не полетит. Значит, двигаться будет к болоту.
Рина мягко ступала по пружинящей хвое, изредка останавливаясь, сковыривая с сосен капли смолы и засовывая их в рот. Темная смола была твердой и зубами не разгрызалась, и Рина научилась находить незастывшие светлые капли. Она знала, что они восстанавливают силы и позволяют остаться на двушке чуть дольше.
Планов не было никаких. Скорее всего, Гавр уже в болоте. Едва ли он станет ее дожидаться. Конечно, он любит ее по-своему, но, что у гиел в голове, редко знает и сама гиела. Привязанность никак не помешает Гавру улететь. Возможно, в полете он пару раз обернется, удивленный, почему хозяйка не летит за ним, почесывая ботинком шею и походя выгрызая блох.
Рина примерно умела определять, сколько прошла. Меркурий на уроках выживания учил их считать шаги тройками. Если считать каждый, можно сойти с ума. Если считать двойками, станешь непроизвольно изменять длину шага и завалишься в какую-нибудь сторону. Считая же тройками, мало-помалу входишь в ритм, и голова потом считает сама, позволяя думать о чем-то постороннем. Например, как двушка вообще пропустила гиелу? В сознании Рины это не укладывалось. А болото, в котором Гавр вел себя так, словно после жизни в аду побывал на экскурсии в раю?
Каждые сто троек она останавливалась и звала Гавра. Сосны без удивления проглатывали ее вопли. Один раз Рине даже показалось, что видит Гавра, но это была сосна со сдвоенной вершиной, в развилке которой застряла сухая ветка. Сосна шевелилась, и представлялось, что ее вершина летит.
Постепенно Рина начала ощущать легкую усталость. Спину, шею и лоб покрывала испарина. Двушка намекала, что для этого мира она пока гость, а никакой гость не гостит вечно. Пройдет час, и вещи можно будет отжимать. Еще через два Рина будет ощущать себя как человек, которого насильно втолкнули в парилку и заколотили дверь гвоздями. А ведь это еще даже не первая гряда, а почти окраина! Что было бы, если бы Гавр сбросил ее с седла в районе приисков?
Она легла, надеясь, что ощущение усталости уйдет. Как бы не так! Уже через пять минут девушке казалось, что она лежит на медленно греющейся сковороде. Рина села, потом снова встала. Нет, надо идти.
– Гавр! Га-а-авр!.. Поймаю – уши отгрызу!
Голос жалобно дрогнул, и Рина поняла, что чуть не плачет. Где сейчас этот олух? Если ей жарко, то он, должно быть, совсем сварился.
Теперь Рина не шла, а, скорее, волокла ноги. Мозг зачем-то продолжал считать шаги. Через шестьсот троек девушка подняла голову и с изумлением увидела лестницу, ведущую в небо. Возможно, кто-то сказал бы, что это не лестница, а огромная старая сосна, и, конечно, оказался бы не прав. Это была именно лестница. Соседние сосны расступались, не решаясь занимать место рядом с такой королевой. Частые ветви были как ступени.
Рина стала карабкаться, имея слабую надежду увидеть Гавра. Вскоре она понялась так высоко, что на окружавший ее лес смотрела почти снисходительно. Вдали, покрытая дымкой, угадывалась первая гряда. Сколько до нее пешком? День? Больше?
Гавра было не видно. По лесным вершинам гулял ветер. Он проходил по лесу порывами, тревожа и причесывая его. Это был верховой задорный ветер. Одни деревья раскачивал, пригибая едва ли не до земли, а к другим оставался равнодушен, хотя они абсолютно точно находились у него на пути. Задав какому-либо дереву трепку, он бросал его и переносился в другую часть леса, где возобновлял ту же самую, за века не надоевшую игру.
Лесные вершины убаюкивающе шевелились. Молодые сосны звенели, старые поскрипывали. Юный частый подлесок терся друг о друга, как трутся шеями скучающие пеги на пастбище. На какое-то мгновение Рина ясно ощутила, что нет отдельных деревьев. Есть лес – единое целостное, единой же душой наполненное существо, непрерывно меняющееся, живое и ни на миг не пребывающее в покое.
В непрерывных равномерных звуках леса, составленных из сотен более мелких звуков, была загадка. Лес словно жил надеждой, которой был здесь пропитан весь воздух. Казалось, где-то там, за грядой, сейчас что-то вспыхнет, и волна света прокатится по всему миру, залив его нескончаемой радостью. Пока же радости не было, но надежда ощущалась.
Рина вздохнула и начала медленно спускаться с сосны. Внезапно она увидела в небе точку. Решив, что это Гавр, замахала рукой, закричала. Точка немного приблизилась, как бы заметив ее, но потом начала забирать правее. Минуты через две, когда точка, сильно сместившись, была уже между сосной и скальной грядой, Рина по очертаниям и размаху крыльев угадала, что это вовсе не Гавр, а пег, на спине у которого наездник.
Кавалерия? Меркурий? Ул? Она лихорадочно пыталась вспомнить, кто сегодня ночью должен идти в нырок.
– Эй! Это я! Помогите! Помогите же!
Рина знала, что ее не услышат, но все равно кричала, пока не сорвала голос. Нет, безнадежно далеко. Через минуту точка была уже едва различима.
«Может, они меня ищут и сейчас вернутся? Да нет, никто не знает, что я здесь», – подумала девушка. Почти наверняка пег и его всадник летели к первой гряде, за закладкой. Раньше, чем через два-три часа, ждать их обратно бесполезно. Самой Рине до первой гряды было не добраться – слишком далеко. Она сварится еще по дороге.