– Сигнал к наступлению! – сказал «археолог», и одновременно с его словами в зарослях кряжа заскользили смутные тени.
А в доме вновь заработал пулемёт – только теперь огонь вёлся по другим целям. Охранный гарнизон, таким образом, оказался меж двух огней. И был обречён.
– Ну вот и баста, – неожиданно спокойно сказал Гриневский.
Алексей и «археолог» недоуменно обернулись…
30 августа 200* года, 16.41.
Убитых охранников беглые зэки отволакивали в барак, превращённый в таёжный морг.
В переполненный морг. Отволакивали, потому что с вертолёта не должны увидеть живописно разбросанные там и сям трупы. Двух своих убитых отнесли туда же. Теперь новых хозяев прииска насчитывалось пятеро.
Пугач сидел на лавке, уперев локти в неструганные доски стола, опустив подбородок на сцепленные в замок кисти. Он уже подходил – первым делом подошёл – к зелёным ящикам армейского образца. Откинул крышки двух ящиков, заглянул внутрь, кивнул – дескать, товар на месте, захлопнул крышки и отошёл. Никакого дрожания рук при виде этакого-то богатства, никакого алчного блеска в глазах – короче, никакой платиновой лихорадки, а также бурных восторгов по поводу одержанной победы. Словно не сокровища, достойные пера нового Стивенсона, лежали в сундуках… то бишь ящиках, а какие-нибудь запчасти для «запорожца», завёрнутые в промасленную бумагу, наличие присутствия которых и проверил кладовщик-приёмщик. Другие же угловые без приказа не смели приблизиться к драгоценному грузу. А приказа приближаться, разумеется, не последовало.
Гриневский описал Пугача довольно точно: лет пятидесяти, невеликого роста, обыкновенного телосложения. Но шкафоподобные редко выбиваются в авторитеты, потому как у них обычно ничего помимо мышц в загашнике не имеется, а чтобы дорасти до пахана требуются, в первую очередь, ум, железобетонная воля, лисья хитрость – и только уж потом, да и то далеко не всегда, физическая сила…
– Эй, Пугач!
Громкий, без дрожи голос.
Голос напугал людей на прииске сильнее, чем напугал бы выстрел.
Та пара, что тащила очередного жмура к бараку, жмура бросила, и оба угловых схватились за автоматы. Те же двое, что от барака возвращались, обернулись, тоже сбрасывая с плеч стволы. Один упал на землю. Другой падать не стал, зато всадил в лесные заросли длинную бестолковую очередь.
Пугач резко выпрямился, уронил руки, правая гадюкой скользнула к поясной кобуре.
Из-за кедра выступил Гриневский. «Калаш» он держал на плече – так, как обычно держат автоматы боевики из полувоенных формирований, позирующие перед камерой.
– Хоре шмалять, чукчи! Кабы чего поганое задумал, стал бы я орать во всю глотку!
Гриневский далеко от кедра не отходил, чтобы в случае чего тут же уйти под прикрытие ствола.
– Таксист?!
Доведись ему узреть Иисуса Христа, удивления в голосе зэка было бы, наверное, поменьше.
– Ты откуда? – вырвалось у другого «уголка».
– Да оттуда! Чего ж не дождались-то, а? Я-то всего на полчасика припоздал.
Зависла небольшая пауза. Зэки переваривали чудо под названием «Явление Таксиста блатному народу».
– За такие припоздания на перо сажают! – проорал тот, кто палил из автомата на голос.
Пугач пока молчал, с закаменевшим лицом смотрел на Таксиста, не отрываясь. Глядел на него пронизывающе. Жутким взглядом глядел.
– А ты где был, когда мы мусорню по зоне гоняли? – выпалил ещё один зэк.
– Эй-эй, Грибник, отведи ствол, а то ты у нас нервный! – прикрикнул Гриневский. – Пугач, скажи своей бригаде, чтоб угомонила прыть. Так не побазарим. А побазарить есть о чём. Я тут не с пустыми руками. Я к вам с подарочком. Узнаёте?
Гриневский шагнул к кедру и выволок из-за него, ухватив за шкирятник, старшего лейтенанта внутренних войск Алексея Карташа.
– Мусора нам нанёс! – откликнулся на появление новой фигуры скокарь по кличке Грибник.
Лицо Карташа было в крови, руки связаны за спиной. Он еле передвигал ноги, спотыкаясь через шаг. Было заметно, что вэвэшник совершенно сломлен – и физически, и психологически.
– Стой там! – наконец подал голос и сам Пугач.
Гриневский остановился на полпути между тайгой и столом, за которым сидел пахан. Карташ тут же, как подкошенный рухнул на колени.
– Брось ствол, – отдал Пугач новый приказ.
– Э, нет, – помотал головой Гриневский и сплюнул. – Так не пойдёт. Я вам не лох и своё право знаю. Я подляны не крутил, и вины моей перед вами нет… Разве что не успел к часу – тут да, вину признаю. Ну, был в долгах, так вот должок возвращаю, притащив это чучело. Выходит, квиты. И чего вам бояться-то? Вы меня из пяти стволов вмиг уделаете, вздрогнуть не успею.
– Уделаем, – пообещал Пугач. – Отвечай коротко. Некогда мне масло размазывать, до гостей глянец навести надо. Короче, где пропадал в тот вечер, почему потащился за нами, откуда дорогу узнал?
Гриневский охотно, даже с гордостью объяснил:
– В тот вечер погнали меня на уазе в посёлок, хозяйскую ляльку отвозить. Приехал назад, а уже зона вскипела. Все, как сумасшедшие, бегают, палят во всё, что шевелится… Ну, испугался, что свои же в горячке положат, кинулся в сторону, по пути напоролся на одного служивого, немного повздорили. От него перепал «калаш». Потом увидал, как отъезжает «вахтовка», дотумкал, что это вы линяете. Снова прыгнул на свой уаз, двинул следом по дороге. Уткнулся в жопу вашей тачке. Гранатку вашу увидел. Посидел возле неё, прикинул, как жить дальше. Раз меня обязали быть с вами, а я подписался, типа слово дал, то, значит, и должен быть с вами. Короче, пошлёпал по тайге, выискивая ваши следы, да заплутал – не следопыт, чай. Думал, кранты. Вот тут-то и напоролся на костёр, а возле него грелся этот мусорок. С ним, кстати, был ещё один. Какой-то мутный фраер из штатских. Подумал: на фига вам штатский? А двоих мне было бы не доволочь. Так что дорогу узнал от этого цирика оставшегося… И вообще, он много интересного напел про ваш поход. В курсе, падла. Хотите послушать, чего он знает и откуда? До дури любопытного напоёт. Одних кликух мне неизвестных целый список накидал…
Гриневский закашлялся и пнул офицерика в бок – словно тот был повинен в кашле.
– Гладко метёшь, – отметил Пугач. Холод в его голосе не предвещал ничего хорошего. – Выходит, при тебе ещё имеется мусорская волына.
– Да, и волына! Не веришь, бляха-муха! Мне не веришь! Ну, гляди, бросаю дуру на хрен! – вдруг заистерил Гриневский, поднял автомат двумя руками над головой, затряс им. – Давай стреляй, стреляй! Гляди, бросаю! И волыну кину, всё кину!