В душе Володя возликовал. Мир сразу стал розовым-розовым, с вкраплениями золотого, грудь наполнилась незнакомым, однако приятным и щекочущим чувством. Хотелось петь, стоять на голове и читать Велимира Хлебникова.
Вскочив с места, лейтенант элегантно оперся о колонну, приняв позу оратора Древней Греции, воздел руку к небу и начал:
– Золотописьмом тончайших крыл...
Он читал много. Время словно замедлило свой бег, замерло и прислушалось к музыке стихов. Володя был в ударе. Люда, склонив немного набок голову, внимательно слушала, временами чуть улыбаясь, а временами большие глаза ее цвета утреннего неба подергивались дымкой задумчивости. Мимо проходили люди, белые колпаки устали маячить у окна, но Смурной этого не замечал. Он жил поэзией, кожей ощущал ее, вдыхал ее пьянящий запах.
И запах той нимфы, что скромно примостилась возле него.
– Все в порядке, – совершенно некстати на середине стиха Татьяны Толстой вклинилась фраза. – Это тебе.
Довольный и сытый Мочилов стоял и протягивал Володе хот-дог с баночкой «Пепси». Когда он подошел, никто не заметил. Лейтенант взглянул на Глеба Ефимовича, как на заклятого врага, недовольно вырвал из его рук дневной паек и только после этого вспомнил, как он голоден.
– Ой, я совсем забыла, что мне пора, – встрепенулась, вставая и отряхивая платье, девушка. – Приятно было познакомиться.
Мимолетное видение – это, наверное, поэт сказал о ней. Смурной не успел опомниться, как Люды и след простыл. Хот-дог выпал из руки, что вызвало протяжный стон у Мочилова.
– А как же адрес? – воздуху, только что окружавшему прелестное создание, сказал Володя и, поникнув, опустился на ступеньку.
* * *
Дирол двигался твердыми, уверенными шагами, уткнув взгляд в землю, перебирая в голове нелестные мысли. Он злился на себя и на весь командирский состав школы. Каблуки подводили чуть ли не на каждом шагу, оттого Санек оступался и даже пару раз упал. Однако он, казалось, не замечал синяков и ссадин. Он кипел от гнева, и этим было все сказано.
Тайфуном ворвавшись в ворота школы, парень влетел в двери общаги, мрачнее тучи пронесся мимо вахтерши, растрепав ей волосы попутным ветром, поднялся к себе на этаж и рухнул на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Он ничего не видел и не слышал, не хотел ничего знать.
Однако его, проходящего по школьному двору, кое-кто все-таки заприметил.
Тетя Клава покачала головой, украдкой смахнув слезинку.
– Что же это деется? – в сердцах произнесла она. – Такой видный парнишка, веселый такой, а вон чего удумал. В транссексуалы записался.
Вздохнув глубоко, она подняла тяжелые сумки с нечестно заработанными сосисками и гречневой крупой. Женщина вразвалочку почапала к себе домой, кормить ненасытного Миньку.
– Не дело это, – вслух говорила она сама с собой. – Надо будет дома книжицу посмотреть с отворотными рецептиками. Где там она у меня завалялась?
Повариха вышла за ворота вот уже второй десяток лет неплохо кормившего ее здания с твердым намерением помочь заблудшему в современных непростительных вольностях курсанту.
Вот уже второй день подряд ребята просыпались без сиреноподобного клича капитана. Это привносило некоторый дискомфорт в утреннюю побудку, поскольку, в силу выработавшегося за три года условного рефлекса, в каждом зародилось ощущение, что чего-то не хватает. Именно оно не давало курсантам почувствовать ту утреннюю бодрость, которой Мочилов заряжал всех, заставляя одеваться, как в армии.
Вот такие, невыспавшиеся и откровенно вялые, парни предстали с утра пораньше перед тренером Садюкиным. Тот издевался на славу. В отличие от ребят, он чувствовал подъем сил, с воодушевлением перебирал в голове разные способы издевательств, выбирая лучшее. Наконец, он остановился на синтезе команды «Газы» и взбирания по канату. Поистине, как неисповедимы пути господни, так же непредсказуемы помыслы Фрола Петровича. Не удовлетворившись простым и банальным заданием для курсантов вскарабкаться к потолку и спуститься обратно, он, раздав каждому по противогазу, зычным голосом прокричал:
– Газы-ы-ы!
Строй парней сразу охоботел, то есть на лицах появились хоботы гармошкой, покачивающиеся из стороны в сторону. Резина, обтягивающая голову, в районе щек тяжело надувалась и сдувалась, шипящие гулкие звуки говорили о том, что ребята еще дышат. Весь садизм ситуации заключался в том, что противогазы в школе были старые, пенсионного возраста, дышалось в них так же легко, как астматику во времена приступа. Совершенно непонятно было, как конструкторы предполагали удерживать в этих пыточных снарядах, удачно замаскированных под безобидную вещь, людей неделями, на случай ядерной атаки, например.
После пары секунд нахождения в этих нечеловеческих условиях курсанты стали ощущать острое кислородное голодание. Фрол Петрович ехидно потер руки и дал следующую команду.
– На канаты, а-рш.
Канатов было три. Они лианой свисали с потолка, напоминая ненавистные хоботы надетых на головы противогазов. Санек сразу же стал питать и к тем, и к другим острую неприязнь. Он, Кулапудов и Антон были первыми на очереди. Зубоскалин подпрыгнул, повиснув на канате, и, подтянув ноги, стал медленно подниматься. Подъем давался нелегко. Не хватало воздуха, но Санек с помощью нечеловеческих усилий смог добраться до самого потолка и взглянул вниз. Стекла на глазах от теплого дыхания запотели, и все виделось, как в туманном мареве. Однако Дирол смог рассмотреть, как в спортзал кто-то вошел. Трудно было разобрать, кто это, но сердце курсанта и без этого дрогнуло, предчувствуя неладное.
Санек повисел немного наверху, дождавшись, когда испарина исчезнет с круглых стекол, после чего понял, что предчувствие впервые за всю его недолгую жизнь оказалось верным.
Внизу стоял полковник, ища глазами ту единственную, без которой – он был теперь уверен наверняка – жизнь его потеряет смысл. Девушки опять не наблюдалось. Оставалась одна последняя надежда: возможно, в силу своей оригинальности прекрасная незнакомка носит на занятиях по физкультуре спортивный костюм мужских, темных расцветок. Это Подтяжкин вполне допускал.
– Разрешите, я посмотрю на ваше занятие, – скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Павел Петрович, заинтересованно рассматривая болтающиеся под потолком фигуры и решая вопрос: за каким из противогазов скрываются милые сердцу черты?
– Пожалуйста, – равнодушно махнул рукой Садюкин и напомнил, обращаясь вверх: – Время, не забывайте о времени.
Санек о времени забыл. Он мотался из стороны в сторону под «куполом» спортзала, выказывая акробатическую способность долгого висения на одном месте, забывая об усталости. Антон и Венька давно достигли тех же вершин и скоро скатились вниз, за ними следом полезли второй Утконесов и Леха, а Дирол все мотался маятником, отсчитывая медленно текущие секунды.
– Зубоскалин, ты чего там завис? – недовольно спросил Фрол Петрович. – А ну, давай вниз.