Но кое о чем священник благоразумно умолчал. Он заподозрил, что заявление подоспело в ментовку как раз к моменту замышлявшегося на него покушения. Те, кто все это придумал, явно рассчитывали, что сведения о покушении, будет оно удачным или нет, где-то да просочатся. И тогда у этой дикой выходки Веры появлялся мотив, и неважно, что она сама потом по этому поводу скажет.
Скобцов слушал, морщился, кривил губы, тер лицо руками, но слушал. И только в самом конце произнес фразу, которая объясняла очень многое:
– Не знаю, не знаю, батюшка… мне по поводу «Детей Духа» никто указаний не давал. – И, поняв, какую глупость только что ляпнул, залился краской.
– Очень признателен за откровенность, – ядовито откликнулся священник. – А теперь разрешите откланяться… Мне к повечерию готовиться надо.
Скобцов, все еще красный от стыда, с готовностью кивнул: только бы избавиться от свидетеля своего служебного позора.
* * *
Вера отошла на второй день. Она совершенно не помнила, что с ней произошло в тот вечер, и только жаловалась на головную боль и навязчивые мысли о самоубийстве.
– Я не хочу умирать. Ты мне веришь, Костя? – говорила она. – Но эти мысли постоянно прокручиваются в голове, словно кто-то нашептывает…
Костя сокрушенно качал головой: он уже не был уверен, что справится с этой проблемой сам, а отправлять свою знакомую в областную больницу не хотел.
– Нет, Корзинкину я бы ее доверил, – называл он священнику фамилию умершего недавно известного на всю область психиатра. – А этому новому… не знаю… не хочу рисковать. Пусть лучше у меня отлежится…
С того дня отец Василий окончательно потерял покой. То, что костолицему удалось подключить к исполнению своих гнусных планов такого близкого ему человека, приводило его в полную растерянность. Священник довел себя до того, что вскоре ему стало казаться, что за ним постоянно кто-нибудь наблюдает! Как-то уж больно подозрительно смотрела на него торговка семечками на углу; слишком внимательно – дворник у супермаркета, а стоило священнику неожиданно оглянуться, и он обязательно обнаруживал на себе чей-нибудь испытующий или оценивающий взгляд. Он уже и не знал, что думать: то ли половина Усть-Кудеяра принялась активно работать на костолицего, то ли у него самого начались конкретные глюки…
Они с Алексием так и не прекращали ночные дежурства в нижнем храме: диакон – четыре дня в неделю, священник – три, но никто больше не заявлялся. И если бы отец Василий не понимал, что это лишь временная передышка, он бы давно прекратил эту странную «охоту за тенью». Но он понимал, с кем имеет дело. Зная повадку костолицего, можно было смело предсказать: однажды что-то начав, этот решительный, целенаправленный человек ни за что не остановится и рано или поздно себя проявит – стремительно и беспощадно.
* * *
Когда в храм зашел тот самый лысый мужичок, что задирал сектантов на празднике, отец Василий как раз собрался идти в больницу – навещать Веру и еще четырех своих прихожанок. Священник скользнул взглядом по лысому задире, узнал его и приветливо кивнул: мужик вызвал в нем самые теплые чувства. Лысый как-то нерешительно переступил с ноги на ногу, но, как только отец Василий хотел миновать его, неожиданно цепко ухватил священника за рукав.
– Батюшка…
– Да?
– Меня… это… Маконя просил зайти.
– Маконя? – Отец Василий не ожидал, что Лысый и Маконя как-то связаны, хотя… да, там, на льду, тусовались как раз шанхайские… – А что случилось?
Мужик замялся и наконец решился.
– Помирает Маконя. Просил вас прийти.
– Помирает? – переспросил священник и тут же вспомнил, в каком состоянии был Маконя у проруби. Наверное, только поэтому он и не пришел на праздник, и дежурную роль главного похабника и штатного задиры пришлось исполнять лысому…
– Ага, – кивнул мужичок. – Точно помирает. Вчера еще ничего был, а сегодня совсем хреновый стал – зеленый какой-то…
Отец Василий на секунду задумался и решил, что Веру навестить еще успеет, а вот к Маконе можно опоздать…
– Что ж, поехали, – хлопнул он лысого по плечу. – Ты на машине? А то я сейчас не на колесах.
– Ага! – радостно кивнул мужик. – Друган за перекрестком стоит, ждет.
* * *
До Шанхая они добирались минут сорок. «Друган» лысого оказался таким же помятым и непутевым; битый, грязный «зилок», на котором он приехал, вечно глох, и священнику два раза пришлось вылазить из кабины и ждать, когда это, с позволения сказать, «транспортное средство» прочихается и соизволит сдвинуться с места.
Они миновали и Костин дом, и железнодорожное общежитие, и клуб «Строитель», и лишь на самом краю города водитель с видимым облегчением остановил своего «железного коня».
– Приехали! – радостно ухмыльнулся он. – Вылезай!
Отец Василий спрыгнул на промасленный, черный от угольной пыли снег и направился вслед за лысым к маленькому, покосившемуся от времени дощатому строению. Где-то здесь родился, прожил свою непутевую жизнь, а теперь и умирал Маконя…
Они вошли в черную, разбухшую дверь, прошли темным, пропахшим гнилыми досками и старым тряпьем коридором и оказались в маленькой, почти пустой комнате. Старый, некогда окрашенный синей масляной краской ободранный стол, ведро с застоявшимися помоями, полтора десятка пустых бутылок в углу да железная кровать.
Маконя лежал, прикрыв глаза и сложив руки на груди. Отец Василий перекрестился, поставил на пол свой саквояж с церковными принадлежностями и подошел к кровати.
– Андрей, – позвал он.
Маконя молчал.
Отец Василий вздохнул, наклонился над умирающим, удивился и потянул воздух ноздрями… Точно: Маконя был мертв, и мертв как минимум двое суток – этот запах отец Василий прекрасно знал.
– Что же вы… – обернулся он к лысому и замер.
Лысого в комнате не было и в помине, а у дверей стояли два широкоплечих молодца с обрезками водопроводных труб в руках.
– Не понял… – протянул священник. – А где этот… что привел меня?
– Мы за него, – усмехнулся один из молодцев и двинулся навстречу священнику.
«Ну, с этими-то я справлюсь», – спокойно подумал отец Василий и вдруг увидел, что в дверь, вслед за этими двумя, входят еще двое…
– Вы никак на поминки пришли, ребята? – весело спросил он, медленно отступая к окну.
– Ага! – беззаботно гыкнул один из молодцев. – По тебе!
– Ну, это вряд ли, – улыбнулся ему священник. – Я еще отпеть вас должен, прежде чем…
Конечно же, парень ударил без предупреждения. Отец Василий отклонился, перехватил молодца за локоть и мягко перенаправил его лбом в стену. Получилось громко.
– Лысый! – крикнул священник. – Ты где, сукин сын! – И тут же поставил блок, а за ним и второй: парни останавливаться и не думали. – Лысый, где ты?!