– А чего он тогда снова заерепенился?
– Просто чует, что ему самому это боком вылезти может, вот и заерепенился, – веско пояснил Виталий Сергеевич. – Ну что за люди?! Кошелев!
– Я здесь, Виталий Сергеевич!
– Почему бардак не убрали?! Ну сколько можно говорить?!
Послышался хруст и шелест, и священник понял, что как раз в этот момент со стола сгребают их завтрак, чтобы швырнуть только что распакованные ломтики сыра, брикеты масла и надорванные упаковки с хлебцами в мусорку.
«Ну, вот что эти козлы здесь в такую рань делают?!» – с болью подумал отец Василий.
– Ведь вонять же будет! – безостановочно громыхал Виталий Сергеевич. – Уже воняет!
– Я сейчас уберу, товарищ подполковник, я сейчас…
– Раньше надо было убирать!
«Смотри-ка, он подполковник! – с усмешкой оценил ситуацию отец Василий. – То-то мы такие капризные да властные! А я ему под ребро при всех!»
Некоторое время подполковник из облУВД еще громыхал, потом ворчал, а потом снова наступила тишина. У священника начала затекать неудобно подогнутая нога, но сменить положение тела он не рисковал.
Снова хлопнула дверь: похоже, что Кошелев пошел выносить мусор.
– Что с Гравером будем делать, Виталий Сергеевич? – спросил невидимый отсюда, из шкафчика, собеседник.
– Мне он не нужен, – недовольно отозвался подполковник.
– Значит, можно его…
– Можно.
– Когда?
– Слушай, Коля, мне тебя что – учить всему? Ты сколько у нас работаешь? Два года? Ну, так давно пора понять, что со мной эти детали не обсуждают, на то тебя и поставили, чтобы сам такие проблемы решал…
Коля понимающе угукнул:
– Тогда я сегодня же этим и займусь.
– Вот и молодец. Кстати, что там с Макаром?
– Ищем.
– Вы машину мне найдите, а там и на всю эту шайку выйдете. Пацана этого, как его… Мальцева, кстати, тоже… вслед за Макаром: слишком шустрый, мог чего и накопать.
– Откуда? – засомневался Коля.
– От верблюда! И вообще, запомни раз и навсегда: береженого бог бережет. Только попа не трогать, понял? Мне еще с патриархией неприятностей не хватало. Я с ним по-другому разберусь.
Священник сглотнул.
– И вот еще… ты, я вижу, баб ихних тоже в розыск подал… и попадью, и эту, молодую…
– Ага.
– Напрасно. Мы их и так найдем, а неприятности могут быть. Вот учишь вас, учишь! А толку чуть… Веники взял?
– Конечно.
– Тогда иди, режим регулируй, только не так, как в прошлый раз.
Отец Василий взмок. Судя по тому, что он услышал, дело было совсем плохо. Коля пошел в баню, естественно, обнаружил, что все оставлено включенным еще с прошлого раза, и это стало поводом для очередного всплеска начальственного гнева – еще на полчаса. Нога у священника совершенно отнялась.
Потом менты устроили экстренный сброс температуры, священник и не знал, что такая возможность существует; затем начали бурно совещаться, в какой бане, русской или финской, будут париться, затем вытащили водку…
«Ну кто в шесть утра пьет?! – совсем расстроился священник. – И ведь на службе, поди, числятся!» Ноги уже совсем отнимались.
Отец Василий терпел, как мог. Он понимал, что ноги – не беда; главное, чтобы они по пустым шкафчикам не стали шарашиться или, что тоже невесело, не пригласили попариться после себя кого-нибудь из обслуги – тогда шанс быть обнаруженными резко возрастал. Но тут уж, как говорится, все в руках божьих…
* * *
Только спустя долгих полтора часа Виталий Сергеевич окончательно созрел для парилки. И когда подполковник и его помощник скрылись за банными дверями, дверца шкафчика рядом приоткрылась.
– Макарыч! Ты слышал? – раздался напряженный Санькин голос.
– Еще бы…
Священник приоткрыл свою дверцу и со стоном вывалился наружу – затекшие ноги не держали.
– Это… Макарыч! – выглядывал из своей секции Санька. – Давай их, на хрен, прямо в парилке закроем, да температурки добавим!
– Я вам добавлю! – простонал священник. – Ишь чего придумал! Так и человека убить недолго!
– Ага! Им, значит, можно, а нам нельзя?! – возмутился лейтенант.
– Этим и отличаются добро и зло, – пробормотал отец Василий и понял, что, попадись эти мерзавцы из облУВД ему прямо сейчас, не грех было их и поучить: это же надо столько времени на болтовню да на водку извести! Уму непостижимо! Ноги аж выворачивало от боли!
Дверь бани скрипнула, и мужики бросились назад, и только священник, осознав, что ноги настолько не слушаются, что он просто не сумеет забраться в шкаф, стремительно закатился под завешанную чьей-то простыней лавку.
Отец Василий видел, как протопали мимо чьи-то ступни в красных резиновых «вьетнамках», скрипнула дверца, звякнуло стекло… Судя по всему, питие, аки главное веселие Руси, должно было продлиться и внутри бани.
«Вот придурки! – подумал он. – Да разве ж можно так над своим сердцем измываться?!»
Коля поставил бутылку и рюмки на лавку и пискнул сотовым телефоном.
– Самарин? – тихо произнес он. – Да, это я. Начинай… Да-да, Гравера; старик разрешил.
Коля сунул телефон на место, поднял бутылку и рюмки и скрылся за дверью бани. Отец Василий выкатился из-под лавки и, все еще не в силах подняться на отходящие ноги, стукнул в дверцу к Макарычу.
– Слышал?
– Слышал, – хмуро выглянул из шкафчика рубоповец.
– Они ведь его замочат! И допросить не успеем!
– Не замочат, – выглянул из своей секции Санька. – Если прямо сейчас рвануть, можно опередить…
– А женщин куда?
Дверки начали открываться одна за другой, и оттуда показались красные от напряжения и сдавленности лица остальных.
– Рома, – позвал Якубова Макарыч. – Тебе женщин доверить можно?
– Думаю, да… – сглотнул Роман Григорьевич.
– А то смотри, я тебе одну доверил… двадцать три года назад…
Степенно покидающая шкафчик раскрасневшаяся от жара Евгения смутилась.
– Тут рядом лестница, – выбрался из своего шкафчика Санька. – Если спортзал пустой, можно в оранжерею подняться, там и пересидите.
– Сделаю, – пообещал Якубов-старший. – А где эта лестница?
– Пошли покажу.
Санька подошел к двери, легонько потянул ручку на себя и остолбенел: прямо перед ним стоял высокий, розовощекий милиционер в новенькой камуфляжке.
«Мы попали!» – подумал священник и попытался-таки подняться на ноги, но не сумел.