Некоторое время машину трясло, а потом отца Василия отбросило в сторону, и звук двигателя смолк. Священник напряженно ждал. Он понимал, что главное сейчас – быстро оценить обстановку и навязать «им» свою линию развития событий. Насколько они к этому готовы, он не знал, как не знал ни того, кто они такие, ни в какой степени вооружены. Впрочем, выбора у отца Василия не было.
Раздались мягкие шаги. Человек подошел, остановился у багажника и – священник это отчетливо слышал – матюгнулся.
– Сука! Он мне багажник пробил!
– Не говори ерунды, – одернул человека второй. – Как он мог?
– Сам посмотри! Вот гнида! Ну, я его урою!
– Не мельтеши, – попробовал урезонить товарища второй. – Мы не за этим его взяли.
Первый снова ругнулся и принялся вставлять ключ в замочную скважину. Отец Василий до боли в пальцах сжал отвертку и приготовился.
Багажник распахнули, и священник увидел в кромешной ночной тьме склонившиеся над ним две мужские фигуры. Он резко поднялся и кинулся на ближнего.
– Ах ты, гад! – отскочил мужик. – Вали его, Васек!!!
Отец Василий одним прыжком сиганул было из багажника, но зацепился подолом рясы и рухнул на землю.
– Сука! – охнул мужик и навалился сверху.
Священник вывернулся и ударил головой во вражеское лицо. Мужик снова охнул, теперь от боли, и отвалил в сторону.
– Мочи его! – заорал он. – Мочи!
Священник вскочил на ноги и еле увернулся от просвистевшего в паре сантиметров от лица прута… или дубинки? Его схватили за ноги и принялись валить на землю. Отец Василий с трудом выдернул одну ногу и бросился в сторону, волоча за собой вцепившегося в него, аки клещ, мужчину.
– Мочи его, Васек! – почти рыдал мужик. – Мочи-и!!!
Что-то свистнуло, и у священника потемнело в глазах. Он пошатнулся, но сумел удержаться на ногах и с утроенной энергией рванул прочь. Но над головой снова раздался характерный свист, и отец Василий понял, что валится наземь.
* * *
Его били долго и со вкусом. Порой сознание отца Василия становилось достаточно ясным, а между ударами появлялась едва заметная, но достаточная пауза, чтобы попытаться встать и хотя бы ответить ударом на удар, но его тут же опять сбивали, и все начиналось сначала.
Один из мужиков определенно хотел покончить с ним как можно быстрее, но второй, дико расстроенный своим исковерканным багажником, постоянно вмешивался и продолжал истязать священника, мстя за свою поруганную собственность.
– Гнида! – орал он. – Козел душной! Сука! – и бил, бил, бил…
Отец Василий уже с трудом понимал, что происходит. Он поднимался и падал, снова поднимался и снова падал, отползал, закрывался руками, умолял, но все было бесполезно. В какой-то миг его ударили так сильно, что он кубарем покатился вперед – настолько быстро, что даже подумал: это конец.
Но даже когда его сумасшедшее вращение остановилось, это еще не было завершением жизненного пути – просто закончился склон, и священник ощутил, что лицо погрузилось в холодную воду, а руки по локти утопают в скользком холодном иле. Отец Василий, по-крокодильи изгибаясь всем телом, пополз вперед, желая только одного: чтобы весь этот ужас кончился как можно быстрее.
– Держи его! – заорали сзади, и почти сразу раздались выстрелы. Один, второй, третий…
– Отойди! Ты мне мешаешь! – крикнул второй, но все происходило слишком быстро, и мужики просто не успевали договориться.
Захлюпала вода, его даже схватили за ногу, но удержать священника мужики уже не успевали – он скорее собственными зубами отгрыз бы себе конечности, чем позволил себя удержать. Отец Василий нырнул, проплыл два или три метра, набрал воздуха и снова нырнул.
Вода оказалась ледяной, и это сразу привело его в чувство. Он мощно и стремительно разгребал руками, стараясь отплыть как можно дальше в черную и безмолвную бездну ночи.
Отец Василий вынырнул только тогда, когда уткнулся лицом в коренья и понял, что дальше плыть просто некуда. Он медленно всплыл и огляделся. С одной стороны к воде вплотную подступали заросли краснотала, а с другой – в невообразимой дали виднелся подсвеченный молодым месяцем контур берега и легковой машины на нем.
Он глотнул холодной, пахнущей водорослями и разлагающейся рыбой речной воды, содрал рясу и подрясник, скинул туфли и поплыл вдоль зарослей вперед, прочь от этого страшного места.
* * *
Отец Василий плыл через Волгу от острова к острову, огибая их там, где тальник наглухо перекрывал выход на берег, и переползая там, где заросли сменялись идеально ровными песчаными пляжами. Отчаянно болела ступня, на глазах пухла, кажется, перебитая рука, из разбитого носа постоянно текла кровь, а веки словно затекали, теряя чувствительность и сужая обзор до мизерной, расплывчатой полоски.
С короткими остановками он проплыл, пожалуй, километра полтора, но даже когда осознал, что выбрался на берег, легче не стало. Подтягивая больную ногу и буквально раздвигая непослушные веки пальцами, он добирался к давно уже замеченным желтым огням незнакомого поселка до самого рассвета.
Истошно лаяли псы, удивленно смотрели на бредущего в одних подштанниках человека редкие селяне, но ни один не рвался ему помочь, то ли принимая за пьяного, то ли просто опасаясь этого окровавленного, заросшего черным вьющимся волосом крепкого мужика.
Он так и не нашел ни медпункта, ни здания поселковой администрации, когда он признал, что более идти не в состоянии и ввалился в первый попавшийся на глаза двор.
– Друг! – прохрипел отец Василий небритому, худому, как оглобля, испуганному мужику. – Мне нужен врач! – и рухнул наземь возле жаждущей порвать его на клочки овчарки.
* * *
Единственную на весь поселок молоденькую медичку нашли только через час или даже позже. По крайней мере, когда она склонилась над нежданным пациентом, солнце стояло достаточно высоко. Отец Василий позволил себя осмотреть, но, увидев полное замешательство врачихи, попросил доставить его в Усть-Кудеяр, в районную больницу.
– Лучше сразу к Косте, – еле слышно просипел он. – Это главврач, он меня знает, – и потерял сознание.
Потом его долго везли в райцентр, причем выпрошенный у местного участкового битый-перебитый старый личный «еразик» постоянно глох или начинал скрежетать внутренностями столь гнусно, словно под брюхом у него были привязаны консервные банки. А потом была реанимация, и Костя орал на медсестер, требуя от них то ли дополнительной скорости в работе, то ли абсолютного подчинения.
Отец Василий то проваливался в небытие, то снова начинал видеть рефлектор над собой, а то и начинал долгие, неожиданно интересные переговоры с Бошем и Муллой.
Что интересно, Бош так и остался в своей закапанной кровью камуфляжке – таким, каким и видел его Мишаня тогда, в последний раз, а вот Мулла, под стать своей кличке, зачем-то обрядился в странной формы чалму, стеганый халат и поясной платок.