– Миллион триста сорок пять,– говорит босс, тяжело выдохнув.
– И у меня,– кивает младший компаньон.
– Хороший день.
Младший пожимает плечами без малейших признаков энтузиазма.
– Хорошо то, что хорошо кончается. Босс морщится.
– Не нервничай. Младший грустно улыбается.
– Я не умею.
– Научись.
– Как?
– Путем устранения причины для беспокойства,– изрекает босс. – Сидеть будешь недолго. Получишь года три. Отсидишь полтора, максимум – два. Я, типа, обеспечу тебе все удобства. Лучшая еда, книжки и прочее. Зачем нервничать? Не успеешь, типа, и глазом моргнуть, как выйдешь...
Крутятся, гудят лопасти вентиляторов. Лохматые пачки американских денег распространяют волшебное изумрудное сияние. Пепельница младшего компаньона забита окурками, голова – тяжелыми мыслями. Что ждет его впереди? Успех? Миллион? Лимузин? Яхта? Особняк по Рублево-Успенскому шоссе? Филиппинские слуги? Платиновая карточка «Америкэн Экспресс»? Или – решетки, баланда, друзья из числа мосластых уголовничков?
Младший ловит взгляд босса. Тот спокоен.
Они вместе три года. Начинали с малого; доросли до большого. До крупных сделок, до серьезных сумм, до клиентов из числа нефтяных бонз и политических воротил. Все это время босс внушал младшему основополагающую истину их занятия, главный закон, базовое правило: бизнес юбер аллес.
Ради бизнеса следует идти на все. Бизнес – есть тот самый труд, что сделал из обезьяны человека. Реализация притязаний. То, что кормит. То, что обеспечит Сорбонну и Оксфорд детям, благородную старость родителям, вечную молодость и красоту женам.
Старший и младший смотрят друг на друга. Оба молоды, умны, богаты. Скоро один из них, младший, сядет. Так надо. Бывают моменты, когда имперскому Молоху следует принести жертву. Потом второй, старший, по-тихому, за взятку, вытащит своего напарника, и все кончится...
Не правда ли, господа, чумовой выходит комикс? Познавательный и жизнеутверждающий.
Если плеснуть в глазные яблоки ледяную воду, а потом – горячую, то мерцающая картинка станет резкой, чрезмерно яркой, лица героев вытянутся, карикатурно распухнут. В старшем, боссе, проявится хитрый и жадный жлоб, а в младшем читатель угадает наивного романтического дурака.
3
Нет, сейчас такие картинки нам не нужны, рассудил подследственный мальчик, интенсивно действуя зубной щеткой и подглядывая за собой в крошечное зеркальце. Оттуда к нему выныривал его собственный, яростно, по-лошадиному вывернутый глаз. Нам нужны полное спокойствие и исключительнейшее хладнокровие.
Итак, планы подкупа генералов рухнули. Блицкриг не удался. О быстрой победе над тюрьмой не может быть и речи. Но мальчик-банкир привык думать о себе как о твердом и неуступчивом человеке. Он не оставил намерений преодолеть тюрьму.
Там же, в кабинете для допросов, пять дней назад, наедине с адвокатом, он попросил ручку и бумагу и написал жене письмо. Смысл двух абзацев сводился к тому, что он вернется, обязательно и очень скоро.
Мальчик пережил мучительные минуты, сочиняя письмо любимой. Ближе этой взбалмошной, крикливой блондинки с огромными зелеными глазами у него никого не было. Однажды он позвал ее в свою дурную жизнь, посулив великую любовь. Деньги не обещал: тогда, в тысяча девятьсот девяносто первом, все его имущество сводилось к потертой кожаной куртке, сапогам-«казакам» и дребезжащему автомобилю. В качестве приложения проходили твердо сжатые губы и взгляд, полный холодной решимости добиться своего. Восемнадцатилетняя девушка согласилась.
Сейчас, угодив за решетку, подследственный мальчик понимал, что обязан осторожно подгонять одно слово к другому. Первый вариант записки был разорван в клочья. И второй. И третий. Рыжий лоер терпеливо ждал, деликатно отводя глаза. В конце концов правильные фразы составились.
В постскриптуме – признание, вышедшее из самого центра души.
Я ЛЮБИЛ, ЛЮБЛЮ И ВСЕГДА БУДУ ЛЮБИТЬ ТЕБЯ, МОЯ ЕДИНСТВЕННАЯ, ДОРОГАЯ, ЛЮБИМАЯ ДЕВОЧКА.
Письмо заканчивалось списком нужных книг и просьбой прислать их в изолятор так быстро, как только можно.
Мальчик был весьма упрям. Сейчас, отсидев тридцать пять дней, догадавшись, что его предали, он не только не отчаялся – он ощутил, что его силы удесятерились.
С боссом или без босса, с деньгами или без денег, но он выйдет из каземата. Он скорректировал свою тактику и стратегию. Теперь вынужденное безделье он задумал заполнить непрерывными, изматывающими, изощренными, переходящими одна в другую тренировками тела и мозга. Он вознамерился закалить себя. Превратить в несокрушимого бойца.
– Я оберну весь вред каземата себе на пользу,– решил он. – И восторжествую над решетками, стенами, вертухаями, над баландой и необходимостью спать при свете, над прочими наивными мерзостями зарешеченного заведения!
– Я вашей тюрьмы не боюсь! – шептал он про себя, а чаще даже не шептал, а произносил в уме. – Я ее преодолею! Я ее игнорирую!
Скинув с себя нательную рубаху, он бросил несколько горстей воды на плечи и грудь, растерся ладонями, задрожал от холода и энергично осушил торс узким тюремным полотенцем.
Старался не шуметь – иначе соседи окажутся недовольны. В его планы не входило причинение неудобств сожителям по застенку. Он проявлял скромность и вежливость. Он осторожничал. Часто он совсем не знал, как себя вести. Многие простые ситуации ставили его в тупик. Но он быстро учился, он схватывал на лету, он старательно постигал все тонкости прихотливого тюремного быта.
Усевшись на тощий (собственность тюрьмы) матрас, он принял особую позу – зад помещен на пятки, спина идеально прямая, ладони свободно покоятся на коленях, все вместе называется «дзадзэн» – и стал медленно, глубоко вдыхать и выдыхать. Закрыл глаза и попробовал отделить от себя свое сознание, очистить его от химер и страхов.
Один из двоих спящих в этот момент глухо застонал, мощно скрипнул зубами, открыл на миг бесцветные глаза – и вновь уснул, несколько раз облизнув губы. Его колени плотнее подтянулись к подбородку, а маленькие ступни ног мелко пошевелились, отчего вытатуированные на них, повыше пальцев, кошачьи морды пришли в движение – дернули своими усами.
4
Через тридцать минут обманутый мальчик вышел из состояния неподвижности, ощущая, что разум его трезв.
Бесшумно снял с полки книгу. Раскрыл ее. А затем перевернул низом вверх. И стал читать – медленно, по слогам.
Именно так лежит на столе перед ним ДЕЛО: дважды в неделю по полчаса. Серая папка все толще, она пухнет, ее края все грязнее. ДЕЛО шьется. Возможно, там скрыта судьба мальчика. Может быть, в будущем угрюмого тощего полубрюнета – некогда респектабельного финансового функционера, а ныне обвиняемого в тяжком преступлении арестанта,– ждет восемь или девять лет общего режима. Или, наоборот, полтора года условно...