«Ладно, – подумал Герц, – рискнем. Я шеф-редактор популярного журнала, зачем мне кого-то опасаться? Пусть теперь меня опасаются. Я теперь, если захочу, любую сволочь пропечатаю, тиражом в сто пятьдесят тысяч, с цветными фотографиями. В порошок сотру. Мой журнал называется «Самый-Самый», ясно? Вон, девки маются от безделья и здоровья юного – сейчас поманю пальцем, и любая все сделает, лишь бы ее портрет в моем журнале появился…»
Он вздохнул и тронул машину с места. «Зачем мне девки. У меня есть женщина, и я ее люблю».
– Я думал, ты не приедешь, – выдал Гоша Деготь вместо приветствия и неприятным жестом вытер мокрый рот. – Проходи пока на кухню. Подожди пять минут. У меня тут небольшая проблема.
Савелий кивнул и отправился, куда ему рекомендовали. Он устал, в голове слегка шумело. Его не удивили странности в поведении товарища. «Небольшая проблема» была на самом деле бывшей супругой Гоши. Усевшись за стол, покрытый нечистой скатертью – в центре на тарелке лежало огромное ярко-красное яблоко, рядом стояла початая бутылка коньяку, – Савелий услышал гневные возгласы.
– Подойди к зеркалу! – надсадно кричала женщина за стеной. – Посмотри на себя! Ты отвратителен!
Оппонент что-то неразборчиво бормотал. То ли клялся, то ли успокаивал.
– Все люди как люди! Приятные! Разносторонние! Кто марки собирает, кто запахи старинные! Всем весело, всем комфортно! Вон, у меня приятельница – на Луну летала! С «другом»! Красота, говорит, невероятная, и легкость во всем теле! На будущий год опять полетит! А ты? Чего тебе не живется? «Соседи» жизнь испортили? Да они сейчас везде! Забудь, выбрось из головы!
Она права, сказал себе Савелий. «Соседей» все больше. Теперь уже и на шестидесятых вовсю увлекаются. Это сразу заметно, когда сосед становится «соседом». Он тогда ежедневно рядится исключительно в лучшие одежды, и его жена даже собачку выгуливать идет только в вечернем платье. Или, наоборот, в мини-юбке и безумной раскраске наподобие грубого театрального грима.
– Встряхнись! – кричала женщина. – Ты знаешь кто? Ты – беззубый!
«А вот тут ты ошибаешься, – подумал Герц. – Он точно такой же зубастый, как и ты, уважаемая. И еще в сто раз зубастее. Ты же не читала его статьи. А я читал. Внимательно. Только ты, мадам, свои зубы норовишь в других вонзить. В первую очередь в мужа своего бывшего. А он, бывший муж, свои зубы не показывает, он ими грызет исключительно самого себя. Такова между вами разница».
– Ты скоро окончательно превратишься в бледного! Ты мне противен!
«А сама ты лучше, что ли? Визжишь, как электродрель. Найти бы твою кнопку да выключить». Савелий вздохнул.
– Чего притих? Стыдно, да? Молчишь?
«Конечно, ему стыдно. За тебя стыдно. Как же ему не молчать, если ты слова не даешь вставить».
– Все! Я ухожу!
«Давно пора. Иди. Подключись к «Соседям», там такое любят. Там скандал – это круто, это рейтинг. Это слава и подарки спонсоров».
Герц посмотрел в окно. XXII век мерцал и колыхался. Пространство, перечеркнутое вертикальными линиями стеблей, в вечерней полутьме на их поверхностях играют блики, меж стеблями – яркие огни, всех цветов, их тысячи, и парящие голограммы реклам, и бегущие по горбам эстакад машины, выше – вертолеты, еще выше – чернильные небеса.
Сто лет назад было иначе, подумал Савелий. О, дикое и жестокое прошлое! Кровавый зарешеченный ХХ век! Беспорядочный и форс-мажорный XXI! Суровые прямые люди, никаких семейных конфликтов, воплей, никаких изнеженных истеричек, никакого мещанского безделья и туристических поездок в места, где каждому гарантирована легкость во всем теле.
Мужчин часто тянет в прошлое. В те благословенные незамысловатые времена, когда можно было молча взять дуру за волосы и тряхнуть пару раз. Для упрочения личного психологического комфорта.
Или, продолжал размышлять Герц, перестаешь ее, допустим, кормить. День не кормишь, два, – на третий она уже совсем тихая и послушная.
Закрыв за своей благоверной дверь – вернее, это благоверная сама хлопнула ею, – Гоша вошел в кухню, шаркая. Сутулый, со слезящимися глазами. Выхватил с полки два стакана, налил в оба. Молча выпил. Покачал головой.
– Двадцать лет вместе. Двое взрослых детей. Девять комнат. Пятьдесят четвертый этаж. Чего ей не хватало?
Савелий молчал. Он не нанимался третейским судьей и не желал «работать» жилеткой для чужих слез. Все это уже происходило много раз.
Гоша опять налил себе и с нажимом произнес:
– Выпей.
Савелий перевел взгляд на красное яблоко. Оно было здоровым. Все остальное – скатерочка, дыхание сидящего напротив нетрезвого товарища, сам воздух кухоньки – больным.
– Я уже пил сегодня, – ответил он. – Больше не хочу. Зачем звал?
Гоша Деготь зажмурился и несколько раз глубоко вздохнул. Савелию стало его жаль. Все-таки, наверное, Гоша был боец и бился, как умел. Изо всех сил. Но вышло так, что силы кончились.
– Прости, – пробормотал Гоша. – Ничего особенно не случилось. Просто захотел… не знаю… посидеть, поболтать… Черт знает что творится… В общем… – Он встал, опять сел, схватился за бутыль, потом решительно ее отодвинул и посмотрел на Герца. Устало и затравленно.
– Тяжко тебе, – осторожно заметил Савелий.
Неожиданно Гоша злобно захохотал.
– Мне? Я в порядке. У меня есть вот это. – Он показал на бутылку. – Это тебе, Савелий, тяжко. У тебя этого нет.
– Не имею потребности.
Гоша сощурился:
– Это меня и пугает.
– Ты о чем?
– Выпей. С товарищем и коллегой. Выпей.
– Не буду.
– Выпей! – крикнул Гоша и сильно двинул к Савелию стакан. – Просто выпей, и все.
Несколько мгновений Герц сидел без движения, потом в два больших глотка исполнил просьбу.
– Доволен?
Гоша Деготь не сводил с него глаз. Процедил:
– Пока не знаю. Подождем.
– Ничего не выйдет, – усмехнулся Герц. – Я чистый.
Гоша молчал, тяжело сопел. Савелий вдруг расслабился – или алкоголь его расслабил, – хлопнул приятеля по плечу:
– Успокойся. Ты позвал меня проверить, не жру ли я мякоть стебля?
– Нет, – тихо ответил Гоша и опустил глаза. – Не за этим.
– Тогда зачем?
– Я же сказал: посидеть, поболтать.
– Тогда давай болтать.
– Мы уже это делаем.
Гоша ухмыльнулся. Взъерошенный, тощий, плохо выбритый. Жертва древней, как мир, болезни. «Будь я его женой, – подумал Савелий, – я бы тоже устраивал скандалы. И в конце концов ушел бы. В доме грязно. Пыль. Пахнет едой. Дурной, жирной едой. Когда в доме пахнет едой – это несовременно, это мешает персональному комфорту. Сколько пропивает этот бывший баловень фортуны, автор бестселлера «Я ваш сосед»? Алкоголь стоит больших денег. В наши времена пьянство – недуг богатых. Как триста лет назад – подагра. Бледные граждане не пьют водку, у них есть мякоть стебля».