– Я знаю, – сказал Савелий, – что сейчас все они с удовольствием читают твои статьи.
– Это меня и пугает, – прорычал Годунов, прикуривая вторую сигарету от первой; как все гении, он легко возбуждался. – Ждать от моих текстов удовольствия – значит оскорбить меня. Пошел ты со своими удовольствиями. Рули давай.
– Уже приехали.
– Ха. – Годунов огляделся. – Ну и дыра. Уважаю. Какой этаж?
– Тридцать девятый.
– Отлично. Твой доктор – интересный парень.
– Я тоже так считал. А теперь оказывается, что он в числе «друзей». Никогда бы не подумал… У него внешность доброго волшебника.
Постанывая и отдуваясь, Годунов по частям извлек из машины нескладное свое тело – руки-грабли, ноги-циркули, – выпрямился и изрек:
– Значит, он такой и есть. Первое впечатление – самое верное… Стой! Чувствуешь?
Савелий вздрогнул.
– Что?
– За нами наблюдают. И их много…
– Ну тебя к черту. Пойдем.
Гений запрокинул голову и мощно потянулся.
– Мое любимое ощущение! Тревога разлита в воздухе. Поздняя осень. Холодно. Сумерки. Мрачный дом. Пустынный двор. Два пижона вылезают из лакированной тачки. Вот-вот откроется какая-то тайна. Потом пижонов скорее всего расчленят… Старый Гарри будет отчаянно сопротивляться, но тщетно… Слушай, надо срочно найти кабак и выпить.
– Хватит с меня тайн на сегодня, – грубо отозвался Савелий. – И кабаков – тоже. Я перегружен тайнами. И прочими новостями. Ненавижу новости.
Годунов издал смешок.
– Я же говорю – надо выпить. Смотри, какой лифт! Настоящая самодвижущаяся помойка. Сортир, который всегда с тобой. Прекрасное название для книги…
Доктор Смирнов удивил: ладонь Герца пожал вежливо, но без эмоций, а полупьяного Годунова рассмотрел как диковину, с широкой улыбкой, и уважительно потрепал по плечу, сообщив:
– Я читал вашу книгу.
– Я тоже, – скромно отозвался Годунов.
В кабинете доктора было чрезвычайно чисто. Сам хозяин, облаченный в белоснежный полотняный комбинезон без карманов, выглядел как человек, от которого грязь и микробы отталкиваются сами собой.
– К сожалению, – вежливо произнес он, – у меня мало времени…
– Тем лучше, – деловито ответил Герц.
– Мы к вам, доктор, – продекламировал Годунов, – и вот по какому делу…
Смирнов кивнул и присел на узкий скрипящий табурет – настоящая антикварная штука из натурального дерева.
– У нас проблема, – перебил Герц. – Точнее, не у нас. У Михаила Евграфовича.
Доктор кивнул.
«Типичный «друг», – подумал Савелий. – Слово «проблема» его не пугает. Невозмутим, корректен, улыбчив. Большая внутренняя сила. Где были раньше мои глаза?»
– У Михаила Евграфовича, – медленно повторил доктор. – Ах, Миша. Да. И что за проблема у Михаила Евграфовича?
– Он исчез.
– Вот как. – Лицо доктора Смирнова сделалось печальным, и сетка морщин на лбу изменила свой рисунок.
– Помогите нам, – попросил Савелий. – Пожалуйста.
– Помочь? – Доктор удивился. – Но как?
– Мы хотим найти его.
Смирнов поудобнее устроился на табурете и доброжелательно спросил:
– А почему вы уверены, что его надо искать?
– Мы ни в чем не уверены, – встрял Годунов. – Мы вообще не знаем, что делать.
«А ты, дорогой «друг», наверняка все знаешь», – подумал Герц.
Доктор вздохнул:
– Уважаемые господа, а вам не приходило в голову, что Миша – очень старый человек – мог уехать, куда-нибудь подальше, чтобы просто… как бы вам объяснить… спокойно помереть?
– Приходило, – мгновенно ответил Годунов. – Причем именно это слово. Не умереть, а «помереть». Так говорят люди, давно готовые к естественной смерти. Прошу прощения за прямоту…
– Стоп. – Герц переводил взгляд с Годунова на доктора. – Что значит уехать и спокойно помереть? Куда уехать?
– Ото всех, – пояснил Смирнов.
Савелий не понял.
– Во-первых, – сказал он, – Михаил Евграфович не собирался умирать. А тем более помирать…
– Откуда вы знаете?
– Он всегда был бодрым дядькой. Шутил и строил планы…
Доктор Смирнов скупо усмехнулся.
– …а во-вторых, – с нажимом продолжил Савелий, – кто же не давал ему спокойно помереть в комфортабельной квартире на девяностом уровне?!
– Она и не давала, – развязно ответил Годунов. – Комфортабельная квартира. На девяностом уровне.
– Ваш друг, – обратился доктор к Савелию, – хорошо все понимает.
Герц вспомнил портрет из секретного альбома и разозлился.
– У меня, уважаемый доктор, есть другая версия. Гораздо менее романтическая. Я подозреваю, что к исчезновению старика причастны люди, известные как «друзья».
На лице Смирнова не дрогнул ни один мускул.
– Старик, – продолжал Савелий, – богат, одинок и практически беспомощен. Идеальная жертва для похищения.
Доктор опустил глаза и поинтересовался:
– Вы знаете, кто его сын?
– Теперь знаю, – с вызовом ответил Герц и налил себе воды.
Смирнов печально понаблюдал за тем, как полный бокал превращается в пустой, и произнес:
– Ни один похититель не станет связываться со службой безопасности «Двоюродного брата».
– Вам виднее.
Доктор оставался невозмутим.
Савелий расправил плечи, решился и вкрадчиво попросил:
– Расскажите нам про «друзей», доктор. Вы старый товарищ Пушкова-Рыльцева. Вам известно, что он собирался уехать ото всех, чтобы, как вы выразились, «тихо помереть». Такие вещи говорят только самым близким! Мне кажется, у вас и старика были и есть общие «друзья». Расскажите о них.
Гари Годунов выдвинул челюсть: дал понять, что присоединяется к просьбе. Однако доктор, недоуменно поднявший было брови, теперь улыбался.
– Молодые люди, это глупо. Неужели вы решили, что я имею отношение к мафии?
– Мы ничего не утверждаем, – деревянным голосом произнес Савелий. – И мы не молодые люди. У нас есть веские основания для подозрений.
– Переубедите нас, – небрежно предложил Годунов.
Доктор улыбнулся еще шире:
– Но чего ради? Вы что, работаете в полиции нравов?
– Ха, – выдохнул Годунов. – Это не разговор. Савелий – журналист, я – литератор, мы известные люди, у нас репутация. Наше слово кое-что весит. К тому же вы читали мою книгу… Обещаю, все останется между нами. Мы хотим знать, можно ли вам верить. Хотим понять, почему пропадают люди. А вы ведете себя как человек, который знает многое, если не все, и помалкивает…