— Нет, — ответил Марат. — Я бы не отдал. И если бы при мне пытались отобрать у другого — я бы не позволил. Это западло.
Ночь быстро умирала; воздух над черно-лиловыми горами мерцал и переливался. При дневном свете лицо Жильца оказалось бурым, шрамы пересекали шеки и нос — уродливый, плоский, с вывернутыми ноздрями. Глаза, безусловно, пересажены, и не один раз, подумал Марат. Впрочем, почему только глаза? Если хотя бы половина из того, что рассказывают об этом человеке, — правда, тогда он весь собран вручную. Из самых лучших материалов. Люди из преступных кланов ходят к имплантаторам, как в кино. Накопил тысяч тридцать — сходил, вшил себе какую-нибудь новую штуку… Такой холод — а он расположился, как на пляже. Когда у меня будут деньги — куплю себе кожу гиперборейского белого дельфина и не буду ни мерзнуть, ни потеть.
Великий вор вздохнул.
— Что же… Благодарю тебя, парень. Уважил. Уделил старику время. Пусть течет через тебя Кровь Космоса.
— И через тебя, — ответил Марат.
Оглянулся: со стороны гор низко надвигался кибернадзиратель, из его брюха сыпались шарообразные контейнеры.
— Беги, — презрительно напутствовал Жилец. — Пайку пропустишь.
И медленно поднял в прощальном жесте белую ладонь без признаков мозолей, а когда опустил — Марат невольно задержал взгляд на пальцах: те места, где у обычных людей растут ногти, имели ярко-розовый цвет.
2.
Тебя привезли сюда три месяца назад.
Разные миры вращаются быстрее или медленнее, продолжительность дня и ночи везде своя, и сила тяготения тоже, но в память о родине человечества повсюду принят единый земной стандарт мер и весов.
Три месяца на Агасфере — там ты рожден — равны трем месяцам на Девятом Марсе, хотя на самом деле за девяносто стандартных дней пыльная синяя планетка совершила почти шестьсот оборотов вокруг своей оси.
Правда, тебе на это наплевать. Ты уже не веришь, что когда-то жил другой жизнью. Прошлого нет и не было. Ты всегда обитал в песчаной яме, силясь надышаться пустым воздухом.
Ранним утром, когда совсем холодно, и после полудня, когда в тени плюс сорок, ты зарываешься глубже, благо здешний песок — не совсем песок, крупные невесомые гранулы, твои руки легко погружаются в их массу; ты ввинчиваешься, как червь, и при наработанной сноровке способен углубиться на метр или даже полтора за считаные секунды.
Если ты не спасаешься от холода или жары — ты дремлешь, или ходишь к колодцам пить, или жуешь концентрат, не имеющий ни вкуса, ни запаха, или понемногу сосешь кислородную пайку.
Всё, что было три месяца назад, кажется странной сказкой.
Ты просыпался не один. Женщины часто менялись, они ничего про тебя не знали, кроме фальшивого имени. Ты знал про них еще меньше. В конечном итоге если ты просыпался с женщиной — ты всё равно просыпался одиноким человеком.
Потом ты решал, что хочешь поплавать, и отдавал распоряжение. Сервисный мозг отеля улавливал твой приказ, и кровать под тобой начинала растворяться. Материалы меняли агрегатные состояния: простыни и подушки, столики и ковры незаметно для сознания превращались в воду наиболее комфортной температуры.
Ты любишь плавать, и если живешь на больших планетах с тяготением, близким к стандартному земному, плаваешь каждый день.
Сила тяжести раздражает тебя. Несильно — как головная боль или мелкий карточный долг — но раздражает. Ты мал, а планета огромна, ее масса удерживает тебя, лишает свободы, и эта мысль противна твоему естеству. Даже если планета комфортабельна, обжита. Даже если это Империал, Эдем, Атлантида или столица Федерации, Олимпия, где последний из последних не знает горя и нужды, — всё равно тебе неуютно. Ты привык сам выбирать свой вес. Если бы ты мог, ты проводил бы в космосе всё время, — там, внизу, под облаками, на твердых почвах, всех этих камнях, песках и прочих нелепых асфальтах, от тебя слишком мало зависит.
Влажность, температура, атмосферное давление, магнитный фон, смена дня и ночи. Законы. Правила. Уголовные и гражданские кодексы. Обычаи. Неписанные нормы поведения.
А ты — пилот, рожденный для движения, для тебя есть один закон — слово капитана, а если капитана нет, то нет и закона. Ты либо управляешь кораблем и тогда живешь полной жизнью, купаешься в любви, либо не управляешь, и тогда для тебя жизнь — не совсем жизнь, и любовь — не совсем любовь.
Конечно, бывают минуты, когда тебя вполне устраивает и температура, и давление. Как, например, сейчас. Кровать растворилась, спальня стала бассейном, и ты не уловил момента превращения. Отель «Олимпия-Хилтон» славится своими люксами-трансформерами. Ты плаваешь. Вода бодрит, в ней растворены соли, бальзамы и витамины.
Однако твоя спутница недовольна. У женщин свои взгляды на водные процедуры. Молодые девушки, обменивающие любовь на деньги, всегда тщательно следят за здоровьем и не плавают в бассейне вместе с клиентом. Девушка никогда не знает, какой коктейль заказал клиент. Может, он плавает в шампанском. Или, например, приказывает добавить турбометадон. Или метарелаксанты. Или слюну александрийского термита, на которую у многих сильнейшая аллергия.
Так или иначе, к моменту окончания трансформации шлюха, как правило, уже сваливает. Предварительно попытавшись впарить тебе свой контактный номер и непременно несколько килобайт всякого спама (если по-английски) или хлама (по-русски). Но в твоем мозгу установлен новейший фильтр, и последнее, что видит гостья, покидая шикарный люкс — это вспыхнувшую в сознании веселенькую фразочку на староанглийском:
FROM HELL WITH LOVE.
Сам ты уже подплываешь к прозрачной стене и смотришь с высоты полутора тысяч метров на раскинувшийся под тобой город. Для тебя, космического существа, он чужой, но всё равно, ты уважаешь столицу Межзвездной Федерации. Она тебе нравится. Необъятна: от окраины до окраины много сотен миль. Застроена — по последней ретромоде, то есть хаотично. Каждый может купить кусок территории и воздвигнуть, что пожелает. Правило только одно: никаких правил. Богатые перемешаны с бедными, особняки соседствуют с ужасными железобетонными башнями. Олимпия — лучшая из планет; богатейшая и старейшая колония выходцев со Старой Земли основана задолго до того, как твой прапрадедушка познакомился с твоей прапрабабушкой, и при взгляде на безбрежное море разновеликих зданий как-то сразу становится ясно, что это крепкое, надежно обжитое место, настоящий дом в настоящем — то есть космическом — смысле слова.
Ты удаляешь воду, долго сохнешь под теплыми струями сжатой азотно-кислородной смеси и одеваешься. Наступает время молитвы. Храм на Крови Космоса расположен в районе порта, далеко от центра, но даже если бы он стоял в соседнем квартале — ты бы не пошел. Ты давно уже не посещаешь службы космитов. Прежде всего это небезопасно; да и стыдно. Если бы твой духовный наставник узнал, чем сейчас занимается один из его самых любимых учеников, он бы, наверное, заплакал, а потом наложил на себя епитимью. Капеллан академии полагал; что ты станешь его гордостью — а ты стал его позором. И в храм тебе нельзя, хоть ты и крещен Пустотой. Приходится отдавать долг вере предков, не выходя за порог своего временного пристанища.