Макаров ухмыльнулся.
Из всех излишеств он разрешал себе только кофе. Два месяца назад даже бросил курить. Уверял, что испытывает наслаждение. Дышит полной грудью и за тридцать шагов чувствует запахи женского тела.
Но главной причиной перехода к здоровому образу жизни была экономия. Пачка сигарет — пятьдесят рублей в день, три тысячи в месяц, тридцать шесть в год; можно съездить на неделю в Европу. Скромно, без гусарства — но можно.
Кроме того, мы постановили больше не пить чай и кофе в барах. Еще месяц назад обязательно заходили ежедневно. Чай — двести рублей, зашел один раз в день — шесть тысяч в месяц, семьдесят в год; можно съездить на неделю в Америку. Скромно, без гусарства — но можно.
А сегодня решили нарушить режим и просидеть в приличном месте какое-то количество денежных знаков. Просто так, побаловать себя. Отчаянный финансовый зажим вреден для нервов, это всем известно.
Когда я пришел — Семен уже занял удобный стол и сидел: торжественный и бледный.
— Слушай, — сказал он. — Может, мы просто самодовольные козлы? Сидим в баре, мягкие диваны, кондиционер, музыка, бабы красивые вокруг… Хаты снимаем в самом дорогом городе мира. Сыновей растим, жен содержим… Почему мы все время друг другу жалуемся?
— Это не жалобы, — возразил я. — Мы обсуждаем план действий. Мы пришли сюда не за бабами и диванами, а потому что на улице жарко. Мы обменялись суждениями и сделали важный вывод. Мы поняли, что не можем экономить на друзьях.
— Да, — согласился Семен. — Не можем.
— Давай будем экономить на здоровье.
— Нет, — твердо сказал Семен. — Это порочная практика. Я двадцать лет экономлю на здоровье. Я никогда не был у стоматолога. Теперь смотри, что получается: у меня отломился последний приличный зуб, я иду в клинику, и мне вежливо говорят: мужик, если ты прямо сейчас конкретно не займешься зубами, через два года тебе просто нечем будет жевать. А мужику всего сорок лет. Нет, я больше не хочу экономить на здоровье.
— На чем же экономить?
— А мы, — Семен положил на стол локти, — не будем экономить. Я знаю, что мы сделаем.
— Излагай, — сказал я.
Макаров помолчал и ответил, глядя в сторону:
— Мы кинем Вовочку.
— Ах, вот оно что, — сказал я, улыбаясь. — А я все думаю, чего это мой друг Семен сегодня такой дерганый? А он, оказывается, решил кинуть Вовочку!
— Кофе много выпил, — пояснил Семен. — Вот и дерганый. А вообще я никогда не был так спокоен, отвечаю. И это не просто спокойствие. Это реальная нирвана, клянусь. Решение принято. Оно далось мне нелегко. Но теперь я дышу ровно, и мне хорошо.
— Семен, — сказал я, — мы не будем кидать Вовочку. Мы вообще никого кидать не будем.
— Никого не будем. Это так. Но Вовочку — кинем.
— Нет, — сказал я. — Ни в коем случае. Вовочка — наш спаситель и добрый ангел.
Мы одновременно усмехнулись. Вовочка был меньше всего похож на ангела. Он весил на глаз сто двадцать килограммов… А еще у него была такая же супруга. Вместе они образовывали комическую пару, два бесформенных круглолицых существа, — возможно, по утрам они путали джинсы, он мог взять ее штаны, она — его, один зад был круглее, другой увесистее, но размер одинаковый; говорят, что любящие супруги со временем становятся похожи друг на друга, как Лужков и Батурина.
Четыре года назад они — Вовочка и жена его Лилия — дали нам с Семеном крупную сумму. В рост, под проценты. Сначала, разумеется, действовали по маленькой, предложили двадцать пять тысяч долларов, просили пятьдесят годовых, грабительские условия, — но нам это было выгодно. Я и Семен держали торговую фирму и отчаянно нуждались в оборотных капиталах.
Через год грянул кризис. Банк, хранивший наши деньги, лопнул. Мы потеряли почти все — но тут опять возник Вовочка, и предложил еще пятьдесят тысяч, на тех же условиях.
Я каждый день благодарил Бога. Миллионы толстого Вовочки спасли мое дело. Работа продолжалась, телефоны звонили. Каждый месяц, тридцатого числа, Семен загружал сумку деньгами и ехал в офис к благодетелю: отдавал проценты.
Мы решили подать в суд на банк и пошли к юристу — тот запросил огромный гонорар, а сверх того следовало уплатить судебную пошлину. Ее хватило бы на поездку в Америку, или даже на две. Если скромно, без гусарства.
«Бля, — сказал по этому поводу обозленный Семен, — дешевле нанять людей и застрелить председателя правления!» — «Не факт, — ответил я тогда Семену. — Хороший киллер дорого стоит». — «Тогда давай хоть стекла им побьем», — предложил Семен.
Подумав, мы решили, что на дворе две тысячи восьмой год, тихие благополучные нулевые, и нам, сорокалетним дядькам, обремененным семьями, не пристало бить стекла у банкиров. Тем более что банкиры — люди привычные.
Выходило, что проще и спокойнее платить Вовочке и жене его Лилии.
С тех пор прошло два с половиной года.
— Я никогда никого не кидал, — сказал я, тщательно проследив за тем, чтобы фраза не звучала слишком гордо. — И Вовочку не буду.
— Все когда-то делаешь в первый раз, — ответил Семен.
— Он нормальный парень.
— Он бездельник.
— Не бездельник, — поправил я. — Рантье.
Макаров брезгливо скривился.
— Нет. Он не рантье. Рантье возможны в странах со здоровой экономикой. Получил в наследство от дедушки десять миллионов, положил в банк под пять процентов, получаешь раз в год пятьсот тысяч и на них живешь. Низкая инфляция, стабильная политическая система. А здесь, у нас…
Семен покачал головой.
— Вовочка — не рантье. Это называется по-другому. Альфонс от бизнеса!
Я засмеялся, и сидящие за соседним столом подростки (шорты, щеки, кальян, пиво) обернулись.
— Не смешно, — грубо сказал Семен. — Именно альфонс. Таких можно и нужно кидать. В две тысячи шестом, когда мы познакомились, он был нормальный средний коммерсант. Заряжал картриджи. У него был большой заказчик, какой-то проектный институт, триста сотрудников, сто кабинетов, в каждом кабинете принтер, в каждом принтере — картридж. Раз в месяц этот картридж надо заряжать порошком. Я приходил — у него весь офис был этими картриджами завален. Сидят пять мальчишек, все в порошке с ног до головы, как шахтеры, — и заряжают. Работают, ясно? Пашут! Тут же — Лилия, бухгалтер, мужнины деньги считает… Понимаешь, если у человека собственная жена работает бухгалтером — это круто. Это, блядь, стильно, понял? Это значит, что у человека ни копья на сторону не уходит, все в семье остается. Я прихожу в офис, смотрю на Вовочку, он — на меня, и понимаем оба, что мы хоть и мудаки, мелкие сошки, но — занимаемся делом. А кто занимается делом — того нельзя кидать. Грешно это. Неправильно.
— Да, — сказал я. — Тут ты прав. Он уже не бизнесмен.