Тысячник некоторое время посидел, размышляя над непонятными обычаями. Потом подошел к краю утеса и взглянул «На дно ущелья. Еще раньше Обхад заметил приготовления хуминов у Юго-Западной, но все же как-то не верилось, что те собираются сегодня же взять штурмом вторую башню. И тем не менее что-то они там делали… А уж колокола звонили сегодня пуще обычного.
Обхад вернулся к костру, присел. Обделенный хранил молчание, как скряга – свое золото. Глядел в раскаленные уголья, ворошил их посохом.
Позади в шалаше зевнул, поднимаясь, Джулах.
В молчуне, сидящем напротив Обхада, наметилась неуловимая перемена. Он не поменял ни положения тела, ни выражения лица, но – внутри словно напрягся.
– У нас – гость, – не оборачиваясь, бросил тысячник.
– Вижу, – спокойно сказал жрец. – Кто такой?
– Местный умалишенный. Хотя я подозреваю, что на самом деле – искусный артист.
– Все может быть. Разговаривает?
– Горцы сказали – нет.
– Что в ущелье?
– Юго-Восточная пала. Юго-Западную, кажется, собираются сегодня штурмовать. Безрассудство.
– Как знать… – Джулах все это время стоял за спиной Обхада и вдруг быстрым рассчитанным движением ударил его по затылку. – Как знать, – сказал он уже совсем другим тоном. – Как знать.
Обделенный медленно поднялся с земли и блеснул в сумраке белками глаз:
– Что теперь?
Не отвечая, Джулах присел и сжал запястье тысячника – проверял пульс.
– Жив, – проговорил почти довольно.
– Добить его, – предложил Обделенный. Джулах покачал головой:
– Ни в коем случае. Он в большей степени пригодится нам живым. Сейчас…
Он сбегал в шалаш, принес оттуда свой дорожный мешок и достал из него небольшой пузырек. Откупорил и влил жидкость в рот Обхаду
– Но он же не проглотит…
Джулах только отмахнулся.
– Собирайся, – приказал он, вкладывая пузырек обратно в мешок. – Нужно торопиться – покамест не поставили дозоры, как обещал Ха-Кынг. Все выведал? Получится уйти?
Обделенный уверенно кивнул.
– Тогда – в путь, – велел Джулах.
Они скользнули во тьму по тропке, спускаясь к подножию Коронованного, оставив на поляне догорающий костер и безжизненного Обхада.
/смещение – неожиданный удар по голове, в глазах зажигаются огни/
Голова страшно болела, раскалывалась от колокольного звона, но Талигхилл не уходил. Он должен быть здесь и сейчас.
Тощий звонарь с вислой губой, разделенной пополам старым шрамом, отдал ему свои затычки и время от времени, когда выдавалась пауза в разговоре, уважительно поглядывал на правителя. Выдерживать такой гул было непросто.
Все остальные – и Тэсса, и Хранитель, и Тиелиг – удалились, что, честно говоря, принесло Талигхиллу только облегчение. От внимательных глаз все того же жреца вряд ли укрылось бы состояние, в котором находился сейчас Пресветлый, – смесь растерянности, досады, неуверенности и еще демоны ведают чего. Война неожиданно для Талигхилла вплотную приблизила свое оскалившееся лицо и смеялась, глядя в его расширенные зрачки. Уже стемнело, но он различал в свете горящих огней мельтешение фигурок в окнах и проемах бывших балконов Юго-Западной. Фигурки, сцепившись друг с другом, валились вниз и летели неоперившимися птенцами грифов, чтобы тяжело упасть на дно ущелья, так и не расправив крылья. Иногда начинало казаться, что колокола звонят лишь затем, чтобы заглушить крики людей, которые внезапно, в одночасье, сошли с ума. Тиелиг утверждал: дело в какой-то там травке, горение ее вызывает у вдохнувших необычный прилив сил. Но какая, по сути, разница? Главное – результат. В течение суток пали две башни, две из четырех, считавшихся ранее непобедимыми.
Но ты ведь ожидал чего-то подобного. Ты ведь знал, что этим, в конце концов, все и завершится.
Да! Но не так скоро!
Тощий звонарь отошел от колоколов, за ним оставляли канаты и другие. А в Юго-Западной продолжали звонить, пускай даже в Северо-Восточной разговор тоже прекратили.
– В чем дело? – резко спросил он. – Почему… Вислогубый пожал плечами:
– Несут какую-то чушь. Видимо, дорвались посторонние… люди.
«Люди» он произнес с некоторой заминкой, и Талигхилл его понял. Вряд ли дорвавшиеся были людьми в подлинном значении этого слова.
Он вернул затычки звонарю, поблагодарил и повернулся к ущелью, чтобы продолжать смотреть на происходящее там.
Возможно, завтра нас ждет та же участь. В этом случае, кстати, мои опасения насчет того, что хумины найдут тропы и обойдут ущелье, окажутся безосновательными. Следует приготовиться к самому худшему.
Хотя он и понимал, что приготовиться к такому нельзя. Разве что прямо сейчас объявить отступление. Ведь и так, считай, пятая часть армии, приведенной в Крина, полегла. А времени они почти не выиграли.
И именно поэтому отступление сейчас будет бессмыслицей. Точно с таким же успехом я могу оставаться здесь – поражение завтра или послезавтра, не все ли равно? Разумеется, если подходить с позиций махтаса. В жизни (в легендах – поправил он себя) иногда случаются чудеса и в самый последний момент является избавитель-герой. Но легенды, к сожалению, не похожи на действительность.
– Позови Тиелига, – велел он Джергилу.
Тот покорно кивнул и направился вниз. Храррип, находившийся на лестнице, переместился и занял место своего товарища.
Тем временем из некоторых окон Юго-Западной протянулись к звездам в мольбе о помощи ладони пламени. Неуклюжие птенцы продолжали свои попытки улететь. Колокола наконец замолчали.
– Самое удивительное, что падальщики до сих пор не покинули Крина, – невозмутимо заметил Тиелиг, встав рядом с правителем и прислоняясь, как и он, к камню бойницы. – А ведь гвалт здесь стоит знатный.
Талигхилл посмотрел на жреца, и тот осекся, отводя, взгляд:
– Да, верно, Пресветлый. Страшно. И тебя ведь не утешит то, что все они обретут покой в краю Ув-Дайгрэйса, не так ли?
– Но ведь доказательств нет, жрец, – неожиданно для самого себя произнес Талигхилл. – Нет доказательств, что на самом деле где-то существует этот край.
– Доказательства нужны тем, в ком недостаточно веры, Пресветлый. Но даже сомневающимся даруется возможность попасть в край Бога Войны, если их деяния окажутся угодны Ув-Дайгрэйсу.
Правитель покачал головой:
– Слишком напыщенно звучит, уж не обессудьте, Тиелиг.
– Да, иногда прорывается, простите, – пробормотал он, имея в виду то ли свое пафосное высказывание, то ли то, что позволил себе обращаться к Пресветлому на «ты».
– Ничего… Да, а что станется с теми, чьи деяния не окажутся «угодны»?