Женщина посмотрела на Хоури своими серыми как дым глазами. Ее голос был лишен гнева.
— Надеюсь, вы дорого заплатите за это.
— Я просто выполняла работу, — ответила Хоури, но эти слова дались ей с трудом. Люди помогли Тараши добраться до лестницы. Она смотрела, как они спускаются и исчезают из поля ее зрения. Вот жена Тараши бросает ей горький последний взгляд. Вот раздается эхо их шагов по лестнице и по мраморной террасе. Еще минута, она останется одна.
Но тут сзади раздался шорох. Хоури резко повернулась, автоматически поднимая винтовку с новым патроном в стволе.
Между двумя надгробиями стоял паланкин.
— Ящик! — она опустила винтовку. Все равно та сейчас не годилась, поскольку действие яда было жестко увязано с биохимией Тараши.
Но этот паланкин не принадлежал Ящику! На нем не было никаких рисунков, он был равномерно черен. Дверца паланкина отворилась — она никогда раньше не видела, чтобы такое происходило, — и оттуда вышел мужчина, безбоязненно шагнувший к ней. На нем была пышная курточка матадора, а вовсе не одежда герметиков, напуганных Эпидемией. В руке мужчина держал крошечную видеокамеру.
— О Ящике мы уже позаботились, — сказал он. — С настоящей минуты вы с ним никак больше не связаны
— А вы кто такой?
Может, он связан с Тараши?
— Нет, я просто человек, которому хотелось узнать, действительно ли вы столь умелы, как это утверждали слухи, — у мужчины был мягкий акцент, который явно не принадлежал ни местному уроженцу, ни выходцу из этой системы, ни даже жителю Края Неба. — И боюсь, слухи оказались правдивыми. На данный момент это означает, что у нас с вами будет общий наниматель.
Она подумала, не всадить ли ему дротик в глаз. Убить его это не убьет, а вот от нахальства, может, излечит.
— И кто же это?
— Мадемуазель.
— Отродясь о ней не слыхала!
Мужчина нацелил на Хоури объектив своей камеры. Камера вдруг раскрылась подобно драгоценному яичку Фаберже. Сотни крошечных элегантных лепестков цвета яшмы разошлись в новое положение. И Хоури поняла, что смотрит прямо в пистолетное дуло.
— Нет, но зато она слышала про вас.
Кювье, Ресургем, год 2561-й
Он проснулся от криков.
Силвест потрогал стрелки часов, стоявших возле постели, на ощупь определяя время. До назначенной на сегодня встречи меньше часа. Шум за окном возник за несколько минут до того, как должен был сработать будильник. Любопытство заставило Силвеста откинуть простыни и прошлепать к высокому, забранному решеткой окну. По утрам он бывал полуслеп, пока искусственные глаза привыкали к новому освещению. Постельные принадлежности из грубого сурового полотна были разбросаны по всей комнате, будто ночью здесь поработал какой-то безумный художник-футурист.
Силвест отдернул занавеску на окне. Он был высокого роста, но из этого маленького окошка ничего не видел, во всяком случае, под таким углом. Вот встать бы на пачку книг, позаимствовав их на висящих полках, тогда другое дело. Но и тогда ничего интересного все равно не увидишь. Кювье построен внутри и вокруг единственного геодезического купола, большая часть которого занята шести- и семиэтажными домами-коробками, сооруженными еще в первые месяцы существования экспедиции, когда заботились больше о прочности зданий, чем об их эстетической ценности. Здесь не было саморемонтирующихся систем, а необходимость мер, препятствующих разрушению домов, вызвала появление зданий, способных не только противостоять песчаным бурям, но и удерживать в своих стенах нужное атмосферное давление. Серые сооружения с маленькими окнами были связаны дорожками, по которым в обычное время двигались бы электромобили.
Только не сегодня.
Кэлвин дал ему глаза, которые могли увеличивать увиденное и даже его запоминать. Однако, чтобы пользоваться ими в этих целях, требовалась большая концентрация сил, как и для получения перевернутых изображений. Похожие на палочки фигурки, укороченные углом зрения, сейчас увеличились в размерах, превратились в отдельных людей, чем-то разгневанных. Они перестали быть аморфной массой, которую он видел сначала. Конечно, он и сейчас не различал выражений их лиц, он не мог бы узнать знакомых ему людей, но здорово научился распознавать по движениям настроение тех, кого он наблюдал. Основная часть толпы двигалась вдоль главной магистрали, таща плакаты с лозунгами и самодельные знамена. Если не считать забросанных грязью дверей и окон лавок, а также вырванных с корнями саженцев айвы, толпа не совершила особых разрушений, но демонстранты пока не удосужились заметить, что в конце торговой улицы уже собирается отряд милиции Жирардо. Милиционеры только что высадились из фургона и сейчас занимались подгонкой своих пятнистых жилетов, добиваясь, чтобы они все стали одного успокоительно-желтого цвета.
Силвест с помощью губки и теплой воды умылся, затем тщательно подстриг бороду и завязал волосы в косичку. Оделся, натянул бархатную куртку и штаны, поверх которых надел кимоно с литографированными изображениями скелетов амарантян. Потом позавтракал — еда подавалась через небольшое окошечко сразу после побудки. Снова поглядел на часы. Скоро она придет. Убрал постель, и кровать превратилась в кушетку, покрытую морщинистой алой кожей.
Паскаль, как всегда, сопровождал охранник и два вооруженных робота. В комнату они не входили. Зато перед ней появлялось нечто, похожее на маленькое жужжащее расплывшееся пятно. Более всего оно напоминало обозленную осу. Хотя пятно и выглядело довольно безобидно, но Силвест знал: рявкни только он в сторону своего биографа, и его лоб украсится еще одной дыркой в самом центре.
— Доброе утро, — сказала Паскаль.
— Не сказал бы, что оно такое уж доброе, — ответил Силвест, кивая на окно. — Честно говоря, не понимаю, как вам удалось сюда добраться.
Она села на стул с мягким бархатным сиденьем.
— У меня есть знакомые в органах безопасности. Это было не так уж и трудно, невзирая на комендантский час.
— Уже и до комендантского часа дошло?
Паскаль носила квадратную шапочку излюбленного Преобразователями алого цвета. Геометрически правильная линия черной челки подчеркивала белое, почти мраморное, лишенное эмоций лицо. Одежда ловко обнимала ее тело — полосатый черно-красный жакет и такие же брюки. При взгляде на нее почему-то возникали образы росы, морских коньков и летучих рыб, а также лиловых и розовых отблесков. Паскаль сидела, вытянув ноги вперед большими пальцами друг к другу. Верхняя часть тела наклонена в сторону тоже нагнувшегося Силвеста.
— Новые песни, доктор. Пожалуй, они вам пришлись бы по вкусу.
Так оно и было. Он сидел в тюрьме, расположенной в центре Кювье, уже почти десять лет. Новый режим, заменивший в результате переворота тот, который возглавлял он сам, стал таким же коррумпированным, как и прежний. Короче, он пошел по славному пути всех революционных правительств. Политическая стратификация общества осталась, но ее глубинная топология изменилась. Во времена Силвеста раскол был между теми, кто хотел изучать историю амарантян, и теми, кто хотел превратить Ресургем в подобие Земли — создать тут жизнестойкую, полноценную колонию, а не временный научный форпост. При этом даже Преобразователи — сторонники превращения Ресургема в некое подобие Земли — были готовы признать, что амарантяне в будущем могут стать объектом, достойным изучения. В нынешнее время политические фракции разделял лишь вопрос интенсивности процесса террафикации. Одни проповедовали его постепенность, так что он мог затянуться на целые столетия, а другие — молниеносность, скажем, создания пригодной для дыхания атмосферы, в связи с чем обитателям пришлось бы на некоторое время вообще распрощаться с Ресургемом. Ясно было одно: осуществление даже самых скромных проектов должно навсегда похоронить многие тайны амарантян. Это, казалось, почти никого не тревожило, да и о желающих высказать другую точку зрения не было слышно. Ведь кроме немногочисленных научников, ожесточенных отсутствием средств, проблема амарантян никого не интересовала. За эти десять лет работы по истории мертвых инопланетян стали считаться уделом умственно отсталых.