И тут и там — сходное сокрушающее надежду ощущение, что стены невероятно толсты, а туннель уходит в самую глубь горы. Все так похоже, что на минуту ему померещилось будто чувства его обманули и охранники таскали его по круговому туннелю, в результате чего он оказался в своей прежней камере. От них и не такого можно ждать… Ладно, не все ли равно, будем считать это прогулкой или упражнением…
Но как только Силвест пригляделся внимательнее, ему стало ясно, что комната — другая. На постели сидела Паскаль, и когда она подняла глаза, он понял, что она удивлена ничуть не меньше его самого.
— У вас есть ровно час, — сказал усатый, хлопнув своего напарника по спине. Оба вышли и тут же заперли дверь.
Последний раз, когда Силвест видел Паскаль, она была в наряде новобрачной, волосы были зачесаны сверкающими пурпурными волнами, а ее самое окружала целая армия иллюзорных фей и волшебников. С равным успехом все это могло бы и присниться Силвесту. Теперь на ней был комбинезон — такой же грязный и не по размеру, как и на нем самом. Стрижка под горшок, под глазами то ли круги бессонницы, то ли синяки — может быть, и то и другое. Она казалась тоньше и меньше ростом, чем помнилось ему — наверное, потому что сутулилась. Ноги босые… а белая пустота комнаты кажется такой огромной.
Силвест не помнил, было ли время, когда Паскаль казалась такой хрупкой и такой прекрасной. И было ли время, когда бы ему было труднее поверить, что она — его жена? Он хорошо помнил ночь первого мятежа, когда она ждала его в раскопе со своими бесчисленными вопросами, вопросами, которые позже соткутся в главный — кто он такой на самом деле? Что он мог сделать и что сделал? Ему казался невероятным тот поток событий, который свел их вместе в этой самой одинокой из комнат.
— Они все время твердили мне, что ты жива, — шепнул Силвест. — А я боялся им поверить.
— А мне они сказали, что ты ранен, — ответила Паскаль. Ее голос был тих, будто она боялась стряхнуть дремоту, нарушив тишину. — Они не хотели сказать — как, а я боялась расспрашивать, допуская, что они могут сказать и правду.
— Они меня ослепили, — ответил ей Силвест, впервые после операции трогая кончиками пальцев твердую поверхность глаз. Вместо взрыва боли, как после взрыва сверхновой, к чему он уже привык, появился лишь туман дискомфорта, который исчез тут же, как только он убрал пальцы.
— Но сейчас ты видишь?
— Да. И если по правде, то ты — главное, ради чего стоит иметь зрение.
Она вскочила с кровати и бросилась к нему на шею. Он ощутил ее легкость и нежность — было страшно ответить ей объятием — казалось, он раздавит ее. И все же он крепко прижал Паскаль к себе, и она ответила тем же, хотя тоже, видимо, опасалась нанести ему какой-то вред, будто оба они были призраками, неуверенными в реальном существовании друг друга. Они обнимались так долго — им показалось — целые часы. Куда больше, чем им было отпущено. И вовсе не потому, что время тянулось медленно, а потому, что оно просто перестало иметь какое-либо значение. Теперь оно подчинялось им, его можно было укорачивать или удлинять усилием воли. Силвест жадно пил красоту ее лица, тогда как она искала нечто человеческое даже в пустоте его механических глаз. А ведь было время, когда она боялась даже мельком коснуться взглядом его лица. Теперь это время кануло в бездонную глубину. Силвесту же было вовсе не трудно проникнуть в глубину глаз Паскаль, поскольку она все равно не представляет себе, чего он ищет там с такой настойчивостью. А ему сейчас искренне хотелось, чтобы она поняла, как пристально вглядывается он в ее лицо, как страстно хочет, чтобы она получила радость от сознания, что он считает ее такой пленительной и пьянящей.
И вот они уже целуются, вот, спотыкаясь и не размыкая объятий, идут к постели. Через минуту сбрасывают свои мантельские комбинезоны, оставив их грязной грудой возле постели. Силвест подумал, что за ними, возможно, наблюдают. Это было не исключено, даже — вероятно. И оказалось — не имеет ни малейшего значения. Сейчас — и на тот час, который им дали, — он и Паскаль одни во всем мире. Стены комнаты, казалось, раздвинулись до бесконечности, она открывается отсюда прямо во вселенную. Они занимались любовью уже не впервые, хотя предыдущие встречи были очень редкими. Трудно было найти возможность побыть действительно наедине. Теперь же — и при этой мысли Силвест чуть не расхохотался — они были мужем и женой, и необходимость прятаться практически исчезла. И тем не менее им приходится урывать минуты для интимных ласк. Силвест вдруг даже ощутил за собой какую-то вину, и ему понадобилось время, чтобы понять причину этого. Наконец, когда он долго лежал, спрятав лицо на груди Паскаль, он понял, откуда это чувство. Дело в том, что между ними осталось недосказанное, им надо высказать друг другу так много, а они тратят драгоценное время для археологических изысканий в собственных телах. Но Силвест знал — так оно и должно быть.
— Я жалею, что все так быстро кончается, — сказал он, когда чувство времени вернулось к нему и стало обычным. Теперь он уже прикидывал, много ли осталось у них от подаренного часа.
— В последний раз, когда мы разговаривали с тобой, — сказала Паскаль, — ты мне сказал кое-что.
— Да, о Карине Лефевр. Я ведь должен был сказать тебе об этом, ты поняла? Это звучало чудовищно, но я ведь думал, что погибну. Мне обязательно надо было поделиться с тобой. Или даже с кем-нибудь другим. То, что я держал в себе долгие годы…
Бедро Паскаль казалось ледяным в сравнении с бедром Силвеста. Она провела ладонью по его груди, как будто исследуя ее.
— Что бы там ни случилось, ни я и никто иной не имеем права судить тебя.
— Но ведь я струсил!
— Нет, то была не трусость. Просто инстинкт самосохранения. Ты находился в самом страшном месте вселенной, Дэн, не забывай этого. Филипп Ласкаль отправился туда без трансформации мозга Трюкачами, и погляди, что с ним случилось. То, что ты вообще сохранил рассудок — уже доказывает твою смелость. Ведь безумие было для тебя куда более легким выходом.
— Но она же могла выжить! Черт побери, ведь даже оставив ее умирать, я мог бы хоть частично облегчить свою вину, если бы у меня хватило смелости рассказать потом всю правду! Это послужило бы своего рода искуплением, Бог свидетель, Карина заслуживала лучшего, а я убил ее, да еще и оболгал.
— Ты не убивал. Убила Завеса.
— Я даже этого не знаю.
— Чего?
Он повернулся на бок и замолк, пристально вглядываясь в лицо Паскаль. Когда-то его зрение было способно надолго сохранять прочные отпечатки увиденного. Теперь эта способность исчезла.
— Я хочу сказать, — сказал Силвест, — что даже не знаю, действительно ли она погибла там. Во всяком случае — не знал тогда. Ведь я-то выжил, а я ведь потерял способность, наложенную на мой мозг Трюкачами. А что, если она спаслась, как спасся я сам? Ее шансы были выше, чем у меня, хотя и ненамного. Что, если она выжила подобно мне? Что, если ей удалось спастись, но она просто не сумела дать мне знать об этом? Ее могло унести далеко от края Завесы, прежде чем я сам вырвался оттуда. Я же, когда починил суперсветовик, и не подумал искать ее. Мне и в голову не пришло, что она могла уцелеть.