— Что? — поинтересовался Эогиппус.
— Открыто.
В сопровождении крохотного конька он вошел в здание и оказался в круглом фойе, озаренном светом свечей. В дальней стене виднелись три двери, все до единой украшенные траурными венками. Слева перед элегантным столом красного дерева в ряд выстроились четыре позолоченных стула.
За столом, делая какие-то записи гусиным пером в книге в черном кожаном переплете, сидел старик, одетый в темный двубортный костюм в узенькую полоску, с галстуком мрачной расцветки — невероятно изможденный, с ввалившимися щеками и глубоко посаженными глазами. В его серо-стальных от проседи волосах зияли глубокие залысины прямо над тонкими бровями.
— Вы пришли получить тело? — осведомился он гулким, утробным голосом.
— Нет, — ответил Мэллори, — я ищу полковника Каррутерса.
Мужчина улыбнулся, показав ряд желтых кривых зубов.
— А! Значит, вам нужен Патологиум.
— В самом деле?
— Да. — Мужчина с прищуром пригляделся к Эогиппусу. — Боюсь, собакам у нас вход воспрещен.
— Он конь, — поправил Мэллори. Встав из-за стола и подойдя к ним, мужчина наклонился и оглядел Эогиппуса.
— В самом деле, — наконец признал он и выпрямился. — У нас нет никаких правил, запрещающих входить лошадям, хотя это и крайне неординарная ситуация. — Снова осмотрев крохотного конька, он пожал узкими плечами. — Впрочем, одним нарушением норм больше, одним меньше — разница невелика. Пожалуйста, следуйте за мной, сэр.
Он вышел в ближайшую дверь, а Мэллори с Эогиппусом последовали за ним по пятам в тесный коридорчик, осиянный свечами, установленными в оловянных бра, развешанных через равные промежутки по обеим стенам. Миновав коридор, мужчина вывел их к винтовой лестнице и начал спускаться.
— Так что же такое Патологиум? — спросил Мэллори, поднимая Эогиппуса, чтобы снова взять под мышку.
— Это складское помещение при покойницкой, находящейся наверху.
— Там хранят тела?
— Гробы.
— И Каррутерс живет прямо там? — с подозрением уточнил Мэллори.
— Совершенно верно.
— Пусть мой вопрос покажется глупым, но все-таки, — не унимался Мэллори, — полковник живой человек?
— Определенно.
— А вы и полковник работаете в этом Патологиуме?
— Мы живем там, — рассмеялся старик.
— В морге? — не поверил Мэллори.
— Далеко не все настолько удачливы, чтобы отложить довольно средств для ухода на покой, сэр, — сходя с нижней ступеньки, поведал старик. — Морг же обеспечивает нас теплым, сухим помещением для визитов и чудесным запасом воистину шикарных гробов для сна, а взамен мы по мере надобности делаем кое-какую работу по обслуживанию.
— И гробы передают в ваше постоянное пользование?
— Боже мой, конечно нет! Они нужны для дела. Все гробы выставлены для продажи. Но как только гроб продан, приходится пополнять запас; администрация попала бы в очень неловкое положение, если бы тел оказалось больше, чем #`.!.". — Он помолчал. — В общем, это вроде смены постели каждые пару дней, и помогает скрасить однообразие жизни.
— Это ж вроде бы неудобно, — заметил Мэллори.
— О нет, сэр! Современные гробы вполне просторны и роскошны. Если честно, я могу без зазрения совести признаться, что у меня ни разу в жизни не было кровати, хотя бы вполовину столь же удобной, как гроб. — Старик дошел до конца коридора. — Вот и пришли, сэр. Сейчас я вам покажу полковника.
Он распахнул дверь, и Мэллори с Эогиппусом вслед за ним переступили порог просторного помещения.
В дальнем конце комнаты стояло гробов сорок с лишком, каждый на своем столе — многие довольно изысканные, но было несколько довольно заурядных и невзрачных. Почти все гробы были снабжены подушками и одеялами, а приглядевшись, детектив обнаружил, что в полудюжине гробов спит с полдюжины стариков и старух. Один старик с плеером и в наушниках постукивал пальцами по бортику гроба в такт музыке.
Остальная часть помещения смахивала на вестибюль старой гостиницы, пребывающей в доброй исправности, но отчаянно нуждающейся в смене декора. Кресла и диваны, пусть глубокие и удобные, давным-давно устарели, узор ковра считался старомодным еще до Второй мировой войны, красивые пепельницы почти не годились для использования по прямому назначению, стены украшали эстампы в позолоченных рамках работы художников давно почивших, но забытых еще задолго до того. Фонограф с изображением собаки, слушающей голос своего хозяина [8] , проигрывал на 78 оборотах в минуту одну из забывшихся любовных песенок Руди Уолли [9] .
В креслах и на диванах сидели мужчины и женщины, большей частью довольно старые. Двое мужчин щеголяли весьма неофициальными нарядами — белыми теннисными костюмами, а еще один облачился в спортивную рубашку, фуфайку без рукавов, кожаную кепку для гольфа, бриджи и шипованные туфли, но остальные были одеты в темные костюмы, белые рубашки со стоячими воротничками и галстуки сумрачных цветов. Женщины отдавали предпочтение либо ситцевым платьям, либо деловым костюмам; большинство при том были в шляпках с вуалями; некоторые дополнили наряд лайковыми перчатками, а одна — древняя, седая как лунь старуха с царственной осанкой куталась в меховую пелерину, с виду целиком состоящую из лисьих голов, хвостов и лап, и каждая последующая голова энергично вгрызалась в хвост предыдущей. Почти у всех в руках были чашечки с кофе, а большинство еще и угощалось печеньем или пирожными.
В дальнем конце комнаты, поближе к гробам, сидела дородная дама, прямо искрившаяся жизнерадостностью. В ее темно-рыжих волосах, стянутых в плотный узел, не было ни единого седого волоска, хотя на вид ей было от шестидесяти до шестидесяти пяти. Костюм ее состоял из коричневого твидового жакета, шерстяной юбки, весьма строгой рыжевато-коричневой блузки и шелкового галстука.
— Вон она, — сообщил старик.
— Кто она? — не понял Мэллори.
— Полковник.
— Вы хотите сказать, что полковник — женщина?
— А вы что-то имеете против женщин? — осведомился старик.
— Ровным счетом ничего, — поспешно заявил Мэллори. — Просто удивился.
Старик помахал женщине, она встала и широкими шагами пошла к ним через комнату.