Я отправил голограмму на компьютерный анализ, но и его результаты не показались мне убедительными. Впрочем, другого я и не ожидал. Затем изучил заверенные нотариусом письменные показания охотника и таксидермиста, безуспешно попытался связаться с проводником экспедиции, решил привлечь нашего эксперта по таксидермии в звездной системе Анзарда — отослал ему служебную записку с просьбой дать ответ до конца недели.
Взглянув на часы, я понял, что до назначенной встречи в Музее естественной истории осталось меньше часа, а потому вновь потянулся к фотографиям, любуясь великолепными бивнями и гадая, кому же удалось убить обладателя таких зубов в те дни, когда у охотников не было ни лазеров, ни звуковых ружей, ни молекулярных дезинтеграторов.
Не знаю, как долго я не отрывал глаз от фотографий, но внезапно кристалл вспыхнул, и передо мной возникла голограмма лица Хильды Дориан.
— Похоже, мы очень заняты, — проворковала Хильда. — Перенесем ленч на час?
— Не понял?
— Ленч, Дункан, — терпеливо объяснила она. — Ты же знаешь, прием пищи между завтраком и обедом. Уже девять лет по средам мы ходим на ленч вместе.
— И что?
— Господи, неужели опять?
— Что — опять?
— Ты опять на крючке, — мрачно констатировала она.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Это один из симптомов. Теперь у меня впереди месяц пустых взглядов, фраз, оборванных на полуслове, ланчей в одиночестве. Последний раз такое случилось два года тому назад, когда ты два месяца доказывал, что небесные волки вымерли и этот охотник с Внешних миров — ловкий мошенник. — Она вздохнула. — Значит, кто-то подбросил тебе новую головоломку и говорить с тобой бесполезно, пока ты не разгадаешь ее.
— Ерунда. — Я попытался сосредоточиться на женской головке.
— Чем же заманил тебя этот загадочный мистер Мандака?
— Что ты знаешь о Мандаке? — удивился я.
— Я, между прочим, возглавляю департамент безопасности, Дункан. Мне известно, кто сюда приходит и к кому. Я также знаю, что ночь ты провел в своем кабинете, а компьютер до девяти утра работал только на тебя. — Она улыбнулась. — И еще у тебя играла эта ужасная музыка, которую ты включаешь, когда тебе приходится решать сложные задачи.
— Ты не ответила на мой вопрос.
— Какой вопрос?
— Что ты знаешь о Мандаке?
— Я знаю, что он приходил к тебе вчера, а когда ушел, нам сообщили, что ты получил разрешение пользоваться компьютером по ночам и в выходные.
Я пожал плечами.
— Не такой уж это секрет, раз Мандака обо всем договаривался с руководством. Он ищет самые большие в мире слоновьи бивни.
— То есть с Земли?
— Совершенно верно.
— Наверное, его ждет разочарование.
— Отнюдь, — твердо ответил я. — Бивни я ему разыщу.
— Поправь меня, если я ошибусь, но, насколько мне известно, последний слон умер, когда мы все еще жили на Земле?
— Он ищет бивни, которые на тот момент уже существовали.
— Понятно, — кивнула она. — Поскольку теперь ты будешь говорить только о них, почему бы нам не встретиться в кафетерии, где ты мне все и расскажешь?
— Не могу. У меня официальные замеры в Музее естественной истории.
— Правда? — Она просияла. — А Пруденс Эш там будет?
— Да.
— Я не видела ее с тех пор, как она ушла из «Брэкстона». Ты не будешь возражать, если я составлю тебе компанию?
— Твое право.
— Как приятно иметь дело с джентльменом, — съязвила она. — Встретимся в вестибюле через четверть часа.
Она, как обычно, пришла минута в минуту. И когда я спустился вниз, уже поджидала меня, подкрасившись, сменив серую униформу на яркий наряд.
— Надо бы нам прекратить наши встречи, — улыбнулась она. — У Гарольда возникли подозрения.
— Правда?
Она фыркнула:
— Разумеется, нет. Он знает, что твоя единственная любовь — нерешенное уравнение.
— Я не математик.
— Ладно, неразгаданная загадка. Двери раскрылись, пропуская нас на улицу. Мы встали на дорожку, уходящую на север.
— Почему бы тебе не рассказать о ней?
— О чем?
— О загадке, над которой ты бьешься, Дункан. Что это за бивни, которые так захватили тебя?
— Тут сошлось несколько факторов. Во-первых, никогда раньше меня не просили найти утерянный охотничий трофей. Для меня это внове.
— И тебя это вдохновляет.
— Во всяком случае, мне интересно. И потом эти бивни — один из старейших охотничьих трофеев во всей галактике. Может, самый старый.
— Понятно, — кивнула она.
— Это еще не все. Я попытался проследить путь бивней. Они исчезали на века, чтобы внезапно появиться в тысячах световых лет от того места, где их видели в последний раз.
— Разве это не обычное дело для ценных охотничьих трофеев?
— Нет. — Я покачал головой. — Чем выше их цена, тем быстрее они оказываются в музее.
— А эти, как я понимаю, не в музее.
— Насколько я знаю, нет. Их ставили на кон в карточной игре, они принадлежали киборгу-преступнику, нечистый на руку ученый воспользовался ими, чтобы опорочить коллегу, — они побывали везде, но только не в музее… Нет, не совсем так. Начался-то их путь в музее, но потом каким-то образом они попали в частные руки. Обычно происходит наоборот.
— Интересно. Но недостаточно.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Должно быть что-то еще. Сказанного тобой недостаточно, чтобы заставить тебя сидеть, уставившись в никуда, и забыть о том, что пора идти домой. Чем же зачаровали тебя эти конкретные бивни?
— Хорошо. — Я повернулся к ней. — Почему у частного коллекционера возникает желание заплатить за них два миллиона кредиток?
— Сколько? — изумленно переспросила она.
— Два миллиона кредиток.
— Могут они столько стоить?
— Ни один музей такую сумму за них не выложит. И почему именно эти бивни? Он четко это оговорил. Никакие другие — только эти.
— Ты нашел причину? — В ней проснулось любопытство.
Я покачал головой:
— Вроде бы когда-то бивни принадлежали его клану.
— Семейное наследство? — предположила она.
— Едва ли. Никому не известны обстоятельства смерти слона, но бивни сразу же продали на аукционе. Их первыми владельцами были не масаи, и прошло больше трех тысяч лет с тех пор, как они принадлежали масаи.
— Кто такие масаи?